Эмманюэль Тодд - После империи. Pax Americana – начало конца

Как бы то ни было, большая часть дани взимается Соединенными Штатами без применения политического и военного принуждения, поступает по каналам либеральной экономики стихийно. Американские закупки товаров на мировом рынке нормально оплачиваются. Американские экономические операторы приобретают на открытом, как никогда, валютном рынке иностранную валюту, позволяющую им производить закупки. Для этого они меняют доллары — магическую валюту, стоимость которой не снижалась во время фазы роста внешнеторгового дефицита — по крайней мере до апреля 2002 года. Эта ситуация выглядит столь магической, что некоторые экономисты сделали вывод, что экономическая роль Соединенных Штатов — не производить товары, как другие страны, а производить валюту.

По классической экономической теории, спрос на иностранные денежные знаки, необходимые для приобретения богатств мира, должен был бы повлечь за собой снижение курса доллара, спрос на который — для закупок американских товаров, становящихся все менее конкурентоспособными в масштабах планеты, — должен быть незначительным. Такие явления наблюдались в недавнем прошлом (в 70-х годах, в частности), когда возник внешнеторговый дефицит. В противоположность тому, что думают во Франции некоторые архаичные голлисты, роль доллара в качестве резервной валюты не дает Соединенным Штатам гарантии покупательной способности их валюты независимо от достижений их экономики в области экспорта.

Тем не менее, спустя и четверть века, в начале третьего тысячелетия, несмотря на невиданный в истории внешнеторговый дефицит, отсутствие высокого уровня учетной ставки и относительно более высокий уровень инфляции, чем в Европе и Японии, доллар в течение долгого времени оставался сильной валютой, потому что тогда деньги бежали в Соединенные Штаты. Повсюду предприятия, банки, инвестиционные институты и частные лица стремились покупать доллары, обеспечивая тем самым сохранение его паритета на высоком уровне. Но эти доллары используются не для закупок потребительских товаров, а для прямых капиталовложений в Соединенные Штаты, для приобретения ценных активов: бонусов казначейства, частных облигаций, акций.

Именно движение финансового капитала обеспечивает сбалансированность американского платежного баланса. Из года в год, если упростить до предела рассматриваемый механизм, движение капитала в сторону американского внутреннего пространства позволяет закупать товары, поступающие со всего мира. Если принять во внимание, что большинство закупаемых за рубежом товаров предназначаются для потребления, соответствующего бесконечно возобновляемому краткосрочному спросу, в то время как финансовый капитал, инвестируемый в Соединенных Штатах, по идее должен в основном соответствовать среднеи долгосрочным инвестициям, то следует признать, что есть в этом механизме что-то парадоксальное, если не сказать структурно нестабильное. После многократных заявлений секретаря американского казначейства лондонский журнал «Экономист» остроумно, но с некоторой тревогой окрестил «доктриной О'Нейла» утверждение, что в нашем мире без границ сбалансированность внешних платежей не имеет никакого значения (См.: Les Echos. — 2002. — 11 avr.). Бывший посол Соединенных Штатов в Париже Феликс Роуэйтин выразил четче опасения американских руководителей, возникшие после скандала вокруг «Энрона», по поводу притока иностранных инвестиций, напомнив, что Америка нуждается в ежедневном притоке 1 млрд. долларов финансовых средств, чтобы покрыть свой внешнеторговый дефицит (См.: The Betrayal of Capitalism // New York Rev. of Books. — 2002. — 31 Jan.).

Американское Бюро экономического анализа с явной обеспокоенностью отмечает, что из года в год импорт приходится покрывать за счет притока капитала. Пока существуют национальные валюты, сальдированность платежных балансов должна быть достигнута любым способом. Успокоительная риторика О'Нейла — он ведь исполняет роль транквилизатора для рынков, заявляя, что ему вздумается, — имела бы смысл в подлинно имперском мире, где доллар обладал бы принудительным паритетом и служил бы средством погашения обязательств на территории всей планеты. А наиболее элементарным условием такой ситуации должна быть абсолютная способность обеспечить военное и государственное принуждение, иными словами, веберовская монополия легитимного насилия, осуществляемого Соединенными Штатами в масштабах всей планеты. Похоже, что американская армия, не сумевшая поймать ни муллу Омара, ни бен Ладена, не способна выполнять эту миссию. Традиционные правила остаются в силе: если американцы будут потреблять больше и приток инвестиций прекратится, доллар обрушится. Но, может быть, я являюсь жертвой архаичной концепции о понятиях империи и власти, придавая слишком большое значение политическому и военному принуждению. Может быть, на нынешней стадии глобализированного капитализма приток финансового капитала стал насущной необходимостью, постоянным элементом имперской экономики нового типа. Эту гипотезу следует рассмотреть.

Самое расхожее толкование, распространяемое экономистами, не желающими иметь неприятностей (потому, что они работают либо в университетах американского истеблишмента, либо в учреждениях, которые живут за счет благотворительных фондов), утверждает, что деньги инвестируются в Соединенные Штаты, потому что американская экономика более динамична, лучше воспринимает риск и сулит больше прибыли в прямом смысле слова. Почему бы и нет? «Физически-», технологическии промышленно-непродуктивный характер такой экономики, как экономика Соединенных Штатов, сам по себе не означает, что уровень ее финансовой рентабельности низкий. Полагать, что в течение значительного, но ограниченного периода не исключается сосуществование повышенной производительности предприятий и сверхразвития бесполезных отраслей, принципиально возможно. Финансовая активность может быть самодостаточной и приносить прибыль в операциях, не касающихся сферы реального производства. Мы уже отмечали, кстати, что финансовый сектор отныне преобладает над промышленным в американской экономике. Можно пойти дальше: высокий уровень прибыли в секторах с низким технологическим и промышленным потенциалом ведет экономику к снижению производства. Посредническая деятельность «Энрона» была с этой точки зрения архитипичной, поскольку речь шла о получении прибыли от промежуточных операций, напрямую не связанных с производством, хотя экономическая теория нас убеждает, что такая деятельность «оптимизирует» соответствие между производством и потреблением. Как осмеливались говорить до наступления виртуальной эры, доказательство существования пудинга — в возможности его съесть. Но дело «Энрона» показало, что ничего съестного не было, во всяком случае — ничего реального. Однако феномен «Энрона» на самом деле существовал и в течение нескольких лет способствовал ориентации реальной экономики на недопроизводство, что в данном случае привело к энергетическому дефициту.