Ханнес Ростам - …Ваш маньяк, Томас Квик

Когда позднее Пенттинен проводил первый допрос о Йеноне Леви, рассказ Квика значительно изменился по многим пунктам. Например, теперь Квик утверждал, что совершил преступление в одиночку:

— Я посадил его к себе в машину в Упсале… предложил подвезти. Мы немного говорили по-английски… сам я плохо знаю английский. Но я рассказал, что я из Фалуна, упомянул о шахте и сказал, что с удовольствием покажу ее ему.

Йенон Леви принял это предложение и поехал с Томасом Квиком в Даларну, где они подъехали к даче возле местечка Хебю. Там Квик неожиданно нанес Леви удар в живот, затем добавив «убийственный удар камнем по лбу или по голове, возможно, два удара».

После убийства Томас Квик положил убитого на заднее сиденье своего зеленого «Вольво 264» и поехал на лесную дорогу, где выбросил тело. Вещи Леви — брезентовую сумку, затягивающуюся веревкой, — он оставил рядом с телом. Квик вспомнил, что у Леви были часы на кожаном ремешке, которые он подумывал взять себе, но в результате ничего не взял.

После двух часов Сеппо Пенттинен прервал допрос, чтобы продолжить его в другой день.

— Сначала мы должны проанализировать то, что ты рассказал, прежде чем двигаться дальше, — сказал инспектор криминальной полиции.

Описание убийства, сделанное Квиком, противоречило некоторым известным следствию фактам. Зато оно во многом совпадало с той реконструкцией, которая была показана в программе «Разыскиваются».

Во вторник 7 ноября 1995 года в 36-е отделение Сэтерской больницы позвонил репортер «Экспрессен» Кристиан Хольмен и спросил Томаса Квика.

— Твой брат Стен-Уве написал тебе открытое письмо, которое будет опубликовано в «Экспрессен». Мы хотели бы, чтобы ты прочел его до того, как его отправят в печать.

Несколько минут спустя Квик смог забрать письмо Стена-Уве, пришедшее по факсу в ординаторскую. Он унес послание в свою комнату, закрыл дверь и сел на кровать.

Прошло несколько месяцев после выхода моей книги «Мой брат Томас Квик». […] Поскольку обсуждение того, что я там написал, происходило публично, я решил опубликовать то, что ты сейчас читаешь, в форме открытого письма. […]

Последствием опубликования книги стало, среди прочего, то, что я встретился с женщиной, которую любил в молодости, и мы только что поженились. Моя жена помогла мне изменить свое отношение к нашим с тобой родственным связям.

Я отказался от тебя как от человека. Я даже утверждал, что твое детство — не мое и твои родители — не мои.

Я не стал снисходительно относиться к твоим деяниям. Но никакие деяния не отменяют того, что мы братья. […]

Ты сам не раз публично выражал огорчение по поводу моего непонимания, моего отказа от тебя, моего осуждения. И у тебя были для этого все основания. Но я не понимал раньше, что быть твоим братом, братом «Томаса Квика» — борьба длиною в жизнь.

Сейчас я смирился с мыслью, что я нахожусь в разгаре этой борьбы, и для меня важно постараться сохранить тебя в моем сердце, не предать нашего братства, не отрицать, что в наших жилах течет одна и та же кровь.

Я на твоей стороне в борьбе со злом, поселившимся внутри тебя.

Я по-прежнему не понимаю причин и механизмов твоих поступков, когда ты превращаешься в кровожадного монстра. […]

Но ты мой брат, и я люблю тебя. […]

Стюре Бергваль рассказывает, что он сидел с письмом брата в руке и пытался понять, что происходит. Это какой-то прием? Написано с какой-то задней мыслью? Прочтя послание еще раз, он окончательно убедился в искренности Стена-Уве.

Словно прощающий и исполненный любви тон письма открыл заслонки на плотине — и чувства хлынули наружу. Его охватило непреодолимое желание увидеть брата.

На следующий день Квик снова общался с Кристианом Хольменом. Они договорились, что Стен-Уве приедет в больницу Сэтера несколькими днями позже. Квик ушел в свою комнату и сделал запись в своем дневнике:

«Конечно, я в напряжении и нервничаю, однако не сомневаюсь, что мы со Стеном-Уве поймем друг друга. Первая встреча будет немного странной, так как при ней будет присутствовать журналист. Но я надеюсь, что потом С-У приедет снова. И мы сможем более подробно поговорить обо всем, что случилось за эти годы, о его жизни и о моей».

На следующий день у Квика не было ни допросов, ни психотерапевтических бесед. Никто в Сэтерской больнице не знал, что назревает, так что воссоединение двух братьев оставалось светлым обещанием, которому Квик мог тихо радоваться.

Он записал в своем дневнике:

« 9/11/1995

Стен-Уве и его открытое письмо не выходят у меня из головы. Даже не знаю. Моя ситуация изменилась после этого письма, и я поставлен перед трудным выбором. Завтра я снова встречаюсь с Биргиттой — возможно, все прояснится».

Утром следующего дня Квик рассказал о письме брата Биргитте Столе. Ее реакция последовала как неожиданный холодный душ. Она была возмущена и сказала, что, разумеется, обязана сообщить о произошедшем главврачу Эрику Каллю.

Узнав о контакте Квика с братом, Калль немедленно связался с Кристером ван дер Квастом. Естественно, вскоре после этого новость достигла Сеппо Пенттинена и Клаэса Боргстрёма.

Томас Квик писал в своем дневнике:

«Мне позвонил Сеппо, он был вне себя. Я никак не ожидал того возмущения, которое визит Стена-Уве вызвал у Кваста и Сеппо».

Что превращало встречу двух братьев в столь щекотливое событие?

Квик рассказывал об ужасных вещах, которые проделывал с ним Стен-Уве в детстве. Кроме того, он указал его в качестве своего сообщника в убийстве Юхана Асплунда. Его неумеренный энтузиазм по поводу встречи со Стеном-Уве снижал достоверность его слов — так сочли Пенттинен, ван дер Кваст и Столе.

Томас Квик выслушивал их аргументы, понимал, что в них содержится рациональное зерно, но был не готов уступить. В дневнике он написал:

«Я хочу встретиться со Стеном-Уве, но начинаю понимать неуместность этой встречи. Однако я не могу и не хочу сказать „нет“. Сеппо предложил свое личное присутствие — для меня это немыслимо. Мне было бы проще, если бы Кваст посадил меня за решетку, — тогда бы мне не пришлось сейчас тратить силы на то, чтобы со всем этим разбираться. Но я не могу сказать „нет“ Стену-Уве!»

Когда окружение Квика осознало, что встреча все же имеет шансы состояться, по рядам пошла паника. «Буря по поводу визита Стена-Уве», — отметил Квик в своем дневнике. Все пытались убедить его отменить встречу.

«Мне плевать на разговоры Сеппо о достоверности перед процессом о Юхане, за достоверность пусть отвечают они с Квастом! Проклятье, неужели никто до конца не понимает моего двойственного чувства перед встречей со Стеном-Уве? Я хочу видеть его и понимаю умом, насколько это неуместно, но мое желание куда сильнее разума».