Отар Кушанашвили - Эпоха и Я. Хроники хулигана

Все нулевые я провел на «Горбушке», превзошедшей гомоном и лихостью персидский базар.

Увлекающийся Кустурица, окончательно дезертировавший в цыганщину, что твой Налич.

Игорь Малашенко, экс-НТВ, иронизирует над охватившей всех ностальгией по 90-м. Я не ностальгирую, я с ними не расставался, умея жить и в ершистом настоящем. Я потому и не впал в разложение, не знаю, как с этим у Малашенко.

Но рейвером с земными волосами я по определению быть не мог, я равнялся на Энди Гарсиа, как и я, не заметившего смерти идеологий. Я и на ваш гранж х… хотел бы забить: невозможно вынести убожество, когда мурлычишь BABY FACE.

В это же время, когда я начал бучу в российской журналистике, человек великой антисвятости Сильвио Берлускони, мошенник и юбочник, нагнул Италию.

А радиолюди стали полагать себя святыми, попутно полагая, что нахальство – самая существенная часть доблести.

Пришли какие-то… на ТВ-6 Москва – и вынудили нас всех пойти на абдикацию (отречение от престола).

Клинтон, давший в рот Левински. Но его не то что не обрекли на абдикацию, так еще и стали величать мачо. (Интересно, кстати, что чувствует человек – МЛ – посредством минета вошедший в History?)

Наши лабильные футболисты, сделавшие с голландцами примерно то же, что Билл с Моникой. Сколько любви тогда выплеснулось на просторы Родины моей.

Да мне бы х** забить на Большой Стиль, в отсутствии которого пеняет 90-м Малашенко!

Или вот это: «90-е дышали особым воздухом – предгрозовым воздухом цивилизации, готовым в любую секунду взорваться грибом черного электричества».

Для меня они, как и любая десятилетка, дышали надеждой.

Я Бивис и Батхед в одном флаконе, «Бешеный пес», один из; это э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э Евгения Киселева – вот что такое 90-е.

У меня был небогатый выбор: либо я становлюсь издерганным декадентом, доведя до шизофренического блеска идею «Агаты Кристи», либо, будучи благодаря папе с мамой титаном духа, этот дух сообщить да хоть одному фраеру.

Я до сих пор не знаю слова «чимейлз», а слово «гламур» не признает меня. Как и Гарри Поттер, обрушившийся на меня в 97-м, године драматичной для меня, бо я был удален из эфира (читай: обречен).

Появились антиглобалисты, якобы ратовавшие за вечные ценности, а на поверку по-фашистски разнесшие Сиэтл в 99-м, за что, конечно, их надо сбросить в кипящие котлы.

А вот Гриви не был антиглобалистом, он был глобально ебанутым.

Тогда первый раз, еще до сорока миллионов попыток гальванизации, сдох мутный рубль, а Билл Гейтс стал Властелином мира, способствуя нашему растлению, факт какового мы грубо скрывали в разговорах, что на бабки нам начхать.

Появились сайты, на одном из которых девушка из Омска спрашивала: «А разве Кушанашвили живой еще?»

Борис Николаевич, неизменный озорник, танцевал, чем помог Жене Осину вляпаться в историю, и дирижировал.

Или я был первым хипстером на деревне?

В необходимые минуты – когда Дом Правительства зиял дырками черными – я кричал: «Да чтоб вы переубивали друг друга, пидартоны!»

Я из прококаиненной насквозь Кейт Мос, из смешных историй с Доренко, из временной агонии ТАКЕ ТНАТ сложил космос.

Для кого-то они были войной, кризисом гуманизма, ненавистью ко всему сущему, временем «Аль-каиды», а для меня – Брэдом Питтом в «Бойцовском клубе» и верой, что и я смогу быть – да уже! – таким же стильным бунтарем.

Мы много пили, и мирозданье сотрясалось, и страсти разряды были и есть мирозданье.

Я не курил травку, но Игорь Сорин научил меня дымить сигарой, окучивал ближних девиц.

Научился, как Игорь Николаев в финале песни, смотреть в камеру исподлобья.

И вообще, так обставил снаружи карьеру, что казалось, вечно буду в дамках.

И все равно, когда оглядываюсь, я не вижу кладбища возможностей. Хаос – да, но не кладбище, не кошмар, не мусорную свалку.

Вижу парня, серьезного и веселого, который выл на луну, кривлялся перед камерой и пытался постичь вещий смысл вещей. Склонного к безумию, нисколько не генерала и не бизнесмена.

90-е – это путч от зеленых людей с черными мешками под стеклянными зенками, ОМ и Беловежская Пуща, ну ее в преисподнюю: она перечеркнула жизнь моих родителей; это первые хорошие мысли о Чаушеску (привет Мубарак, старый дурак! Здорово, Кадаффи, пойманный в разгар кайфа!).

Еще никто не знал Путина, но знали, что такое Персидский залив и, лопни мои глаза, я впервые увидел Пугачеву.

Мы покупали музыку в магазине, узнали, что такое Кувейт, и к слову «нефть» народилась теперь уже давняя и верная любовь, к нашим дням дотянувшаяся до зверской фантасмагории в духе Абеля Феррари.

Из-за слова «постмодернизм» еще не били рожу, а слово «индепендент» не перегревало оптоволокно.

Бритпоп даже Илье Легостаеву казался музыкой, а я уже тогда знал, что бритпоп вульгарное развлечение, и он отстает у ТАКЕ ТНАТ; первыми – Галлахеры; только ТАКЕ ТНАТ способны наполнить музыку чувствами.

Я тогда впервые увидел толстых тёть в блестящих стрингах; мне казалось, что в стриптиз-барах должны быть сплошь королевы красоты.

Я научился не хохотать, а по-доброму улыбаться, не стесняясь подкатившего к горлу комка.

Бурлеск наполнился чувствами, спасибо мне и Гари Барлоу.

До скорби по собственной жизни было далеко. Еще не нравилось кино, пропитанное феллиниевской неустроенностью. Нравилось нормальное.

Теперь редкое. (Это когда про нормальную любовь.)

Я тогда впервые получил минимальный, но тюремный срок, и в камере рассказывал про веселый шоу-бизнес.

К 90-м я отношусь с надлежащей почтительностью, потому что…

Потому что!

Вот уже и нулевые никому не угодили! Я вижу и слышу вокруг людей, бранящих 2000-е года на все корки, «Времена не выбирают, в них живут и умирают» – так, кажется?

В этом сомнительном поступке – ругать времена, которые выпали, есть малодушная глупость – это голые эмоции, не взвешенные на прагматических весах. Такое ощущение, что, кроме меня да актера Шона Пенна, все кругом ворчат, бурчат и брюзжат. Я вижу происхождение таких людей в культурной неукорененности: вроде бы нормальные психически, они болеют, если позволите, расстройством идейной системы. Все ждали открытий в культуре, меж тем никто не читал Льва Лосева. Сами породили интернет-юзеров, а теперь кивают на них как на главное зло, отказываясь понимать, что у них с юзерами работают одни и те же центры мозга.

В нулевые, считают все, Москва мутировала в азиатский город, раздавлена азиатами, как сигаретная пачка «Хаммером». Я же живу в другой Москве, моя Москва такая, как надо.

В нулевые (да и в 90-е, я их тоже люблю, а уж на них-то потоптались все!) я отдавал и получал в равной мере, хотя они приучили к спорадической, но острейшей самоненависти.