Дмитрий Губин - Налог на Родину. Очерки тучных времен

…Впрочем, жаловаться грех: новый паспорт, словно бетховеновский сурок, всегда со мною. У меня много дел: надо переоформить, например, во всех банках паспортные данные. Название учреждения, выдавшего новый паспорт, состоит из 14 слов и 102 знаков, что не вмещается ни в одну банковскую форму, но мне милостиво разрешено сокращать: «ТП № 60 ОУФМС РФ ПО СПБ И ЛО».

И я от этого практически счастлив.

Если ареал обитания сократить с одной шестой суши до шести соток, все страхи, надежды и социальные коды народа окажутся прямо под носом – и расцветут, как махровые маки в моем садоводстве под Питером

В нашей семье с начала мая по октябрь – дачный сезон. Это значит, мы с женой каждую пятницу набиваем багажник продуктами и едем за 130 километров под Выборг, где среди лесов затеряно садоводство, в котором ведет натуральное хозяйство моя теща Марь Николавна.

Условия быта, в которых выполняют продовольственную программу садоводство в целом и моя теща в частности, таковы, что меня больше чем на выходные не хватает. Перебои с электричеством – обычная вещь. Ни канализации, ни газа, ни водопровода (не считая огородного, с мутной желтой водой из ручья). Именно здесь я легко верю в страшилку, рассказанную знакомым силовиком: что «Газпром» де-факто – банкрот. Поскольку зарубежные покупатели у него тают на глазах (это правда, поставки газа в Европу сократились на 38 %, там теперь покупают норвежский газ), а внутренний потребитель отсутствует. Что тоже правда: мы с тещей газ на даче не потребляем ни в каком виде, в отличие, скажем, от моих друзей, живущих в собственных домах во Франции. В России я вообще не знаю ни одной дачки с подведенным газом, хотя именно газификация загородных поселков и должна быть, на мой взгляд, сферой социальной ответственности «Газпрома», а не спонсирование отечественного «Зенита», немецкой «Шальке-04» и уродование крыши Петербурга саморекламой: одна полыхает аккурат над крейсером «Аврора».

Вот так моя теща и живет: без газа, дамою полусвета и полуводы, ради сбора которой нам с женой велено тащить на дачу любые емкости: эти емкости в виде ржавых ведер, кастрюль, ведерок из-под краски и чайников разбросаны там и сям по участку, образуя couleur locale, местный колорит.

Однако моя теща – невероятно легкий человек. То есть неизменная солнечность, с которой она катится пушинкой по жизни, заставляет ее, не замечая, преодолевать обстоятельства, которые другому человеку, критично и рационально мыслящему, кажутся непереносимыми. И это делает ее очень русской, то есть искренне живущей одним днем. Однако я был бы слеп, если бы не видел, что эта русская легкость принятия судьбы есть оборотная сторона ее столь же искреннего эгоизма.

Ну вот последняя печальная новость: на даче умерла семнадцатилетняя Дашка – кошка, которая, кажется, была для моей тещи не просто самым близким, но и любимым существом (и, должен честно признать, по отношению к Марь Николавне куда более отзывчивым, чем я). Теща встретила нас на даче в слезах:

– Так тяжело умирала, с кровью, так умирала!

Однако когда мы спросили, почему она не вывезла кошку к ветеринару и не попробовала спасти, теща мгновенно утерла слезы и махнула рукой:

– А смысл какой! Все равно у нее был рак желудка! Время пришло! – причем слово «рак» она употребляла не в смысле медицинского заключения, ведь ветеринар кошку так и не осмотрел, а в смысле отсутствия надобности спасать, коль нет другой потребности ехать в город: например, за пенсией.

Подозреваю, что когда моя теща узнает о моей смерти, то сперва искренне заплачет, еще через минуту воскликнет «а чего это он вдруг?», но уже через полчаса поинтересуется, кто же тогда заберет ее осенью с дачи, – и начнет диктовать список продуктов, которые нужно купить.

Это тоже часть русской традиции и русского характера, на которую я неизменно злюсь, хотя и говорю себе, что бессмысленно злиться, народ таков, каков он есть, и если ты ему будешь говорить только половину правды – что русские невероятно легки, пластичны, гибки, отходчивы, щедры, – то твой народ тебя будет любить и ты сможешь с ним сделать все, что хочешь. А если будешь говорить всю правду – что русские нерациональны, толстокожи, не знают и не хотят знать мира вокруг себя, не думают о будущем и загаживают вокруг себя землю – тебя будут ненавидеть и не дадут сделать вообще ничего.

Поэтому знайте, если кто-то говорит вам: да-да, русским принадлежит весь мир, русские самые духовные, русские самые талантливые, – вам не просто врут.

С вами явно собираются что-то сделать.

Если смотреть на карту, то до нашего садоводства «Лебедевка» надо добираться сначала по международной трассе «Скандинавия», а затем поворачивать на поселок Гаврилово (там трасса областного значения).

На самом деле все не так.

Ту дорогу, что ведет от Петербурга к Выбору, трассой – да еще и «Скандинавией»! – мог назвать лишь абсолютнейший циник, каковых, по моим ощущениям, сегодня во власти процентов 80, а то и 90.

«Скандинавия» – это двухрядная дурно заасфальтированная дорога, являющаяся дорогой смерти. Не преувеличиваю: сосны по обе стороны обильно увешаны венками. Оно и понятно: «отбойника» посредине нет, разметки почти нет, в асфальте колея и любой обгон смертельно опасен. В Финляндии, Швеции, Дании или Норвегии по «Скандинавии» запретили бы ездить, а дорожных строителей судили бы примерным судом.

Трасса же на Гаврилово имела асфальтовое покрытие очень давно: при Путине она обратилась в изрытую ямами грунтовку, потому как по ней непрерывно едут многотонные самосвалы предприятия ЗАО «Хонкавааран Маасторакеннус», оно же Гавриловский щебеночный завод. Совместное, так сказать, русско-финское счастье. Какова была бы судьба гендиректора «Хонкавааран Маасторакеннус», работай он в Финляндии, страшно представить. О том, почему судьба ракеннуса в России безоблачна, в окрестностях Гаврилова не говорит только ленивый. Расходятся лишь в том, кому именно предприятие дало на лапу: председателю поселкового совета – или же губернатору Ленинградской области (и, что характерно, других версий нет. У меня, кстати, тоже).

Впрочем, я не о взятках.

В поселке Гаврилово меня неизменно потрясает гигантский цветной билборд «60 лет п. Гаврилово»: такие устанавливают в Москве, и посреди колдобин и пыли билборд воистину сюрреалистичен.

И нужно еще знать, что Гаврилово – это никакое не Гаврилово. Это финский поселок Кямяря, который Советская армия сначала захватила в 1940-м (сожжены были школа и вокзал), а затем, вторично, – в 1944-м. Когда, собственно, в госпитале от ран и скончался лейтенант Федор Гаврилов, в честь которого Кямяря, побывшее некоторое время и Каменкой, и Воскобойниковом, в итоге и назвали.