Борис Парамонов - Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)
- Название:Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Борис Парамонов - Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) краткое содержание
Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Можно вспомнить также одну из посылок так называемой трансцендентальной философии (трансцендентальное - то, что лежит в основе опыта), в варианте Гегеля дошедшей до утверждения, что познание есть одновременно созидание, творение. Опять же не будем решать эту тему философски, а скажем о гении, художественном гении: то, что он скажет, - то и правда.
Розанов, например, утверждал, что Атлантида - была. И я верю Розанову.
Одна из тем "Последних листьев" - размышления о древних восточных религиях; примерно в то же время Розанов выпустил книгу "Из восточных мотивов", но чувствуется, что эта тема продолжает гореть в нем, не улеглась полностью в книгу. Почему в Древнем Египте существовал культ животных? Почему египетские боги были полуживотными? Ответ Розанова прост, как всё гениальное: потому что в Древнем Египте существовало скотоложество как религиозный ритуал. (Кстати, это достаточно старая мысль у него, высказанная еще в одной из ранних книжек: человек потому царь природы, что он единственный из животных способен к скотоложеству.) Аргументы? За ними далеко ходить не надо: Розанов ссылается и на древнеегипетские изображения (например, фараон сосет вымя коровы или целует ядра быка), и на такой бесспорный факт, как запрещение скотоложества у древних иудеев, слишком хорошо знакомых с египетскими порядками. Нельзя запрещать того, чего не было, чего не знали: логика совершенно бесспорная.
Вот я и говорю: быть гениальным неприлично.
Трудно, конечно, утверждать, что эти розановские откровения говорят что-то важное и значительное современному сознанию, тем более русскому. Вряд ли скотоложество следует считать наиболее актуальной русской проблемой. Но вот Розанов касается тем, и сегодня не потерявших остроты в России. Эти темы - русская литература, русская революция, российская государственность. И тут Розанов говорит слова, которые и сейчас многим, очень многим не понравятся. Попросу - покажутся лживыми
Он, например, говорит о полной невозможности революции в России. Приведем из "Последних листьев" запись от 7 июля 1916 г.:
"Из революционеров только немногие начинают соображать, в каком положении они находятся. И при этом об этом не соображают даже такие люди, как Плеханов, Кропоткин, Лопатин. Что не "Азеф ужасен", а что самая революция уселась в кресло азефовщины. (...) Масса ... грянулась в азефовщину. Как? Почему? Что случилось?
Да очень просто. Азефовщиной можно назвать всякое приглашение воевать в битве, о проигрыше которой никто не сомневается".
Розанов свято убежден, что у революционеров нет веры в собственную победу: они хорохорятся, чтобы сегодня играть роль неких "генералов" от революции: "Ах, генералом каждому хочется побыть".
Залог провала революции - в несокрушимости российского государства. Следует сравнение, известное уже из истории предыдущей русской литературы. О государстве:
"Ну, я допускаю, что тут много недостатков. Да они, конечно, и есть, суть. Ну, льдина, ну, нехорошо. Очень. И вот на "ледяное море" верст в триста шириною мчится "полный искусства и науки", "техники и приспособлений" "Титаник". На "Титанике" - бал. "Тронул" льдину. Льдина даже не почувствовала. Она даже не дохнула. А уже через 15 минут "бал кончился", и "Титаник" тонул".
Вот точно так же писал Тютчев о восстании декабристов; у него, правда, льдина дохнула - сдунула со своей поверхности пустопорожних идеалистов.
На гения всегда другой гений найдется. И не Тютчева тут надо вспоминать, а Блока, написавшего в дневнике после гибели "Титаника": "Есть еще океан". Блок понял то, чего не хотел понимать Розанов: что океан - это не государство российское, а революция. Причем, и эту же мысль у Розанова заимствовал: ту мысль, что всякая революция есть в глубине своей возвращение к природе.
Но Розанов сейчас, в 1916 году, в другом был настроении - видел другую сторону правды. И так об этом написал, что и ему нельзя не поверить.
В чем залог неодолимости государства российского?
"Дело в том и суть неодолимости заключается в том, что такой колосс, как
ГОРОДОВОЙ,
сей истинный и единственный демократ века презренного, "защита сирот и голодных" на улице и абсолютно необходимый и неизбежный на каждой улице, смотрит даже на "Николая Васильевича" как на "Николашку", и при удобном случае его "тащит" и "не пущает".
– Ты хоть и гений, а нужды спрочь тебя выше.
Этот колосс не читает газет и журналов. Он даже безграмотен. Он просто русский человек, серое сердце, не прочь выпить и закусить, - что греха таить, стянет даже цепочку с пьяного (уголовщина, худо), но:
Если муж убивает жену - хватает за шиворот.
Если фабрикант не платит рабочим, предлагает уплатить.
Проститутке напоминает, чтобы сходила к врачу.
Он друг народа. Но Марат есть Марат - тот хвастун: но единственный "ами дю пёпль" и есть городовой. Который даже не смутится "Мертвыми душами", определив:
– Это выдумал наш больной с такой-то улицы, к которому я уже посылал городового врача. Много с этим Гоголем хлопот. Замаялся".
Что гениально в этом отрывке? Во-первых, сама стилистика его, подача Гоголя с точки зрения городового. А главное: Розанов прозревает некую истину о Городовом (с большой буквы), его платоновой идее, его архетипе. Городовой нужен в составе бытия, это необходимый элемент онтологической структуры. Если угодно: Аристотелев неподвижный двигатель. А революция - схождение планет с установленных им орбит, космический непорядок. Бог - это и есть всемирный Городовой. Правда, на это тут же возразит Бердяев, сказав, что у любого полицейского больше власти, чем у Бога, поскольку человек свободен, а потому и революции производит. Но это уже "экзистенциальная философия", а Розанов в эпоху разброда и развала ударяется в древний томизм и хватается за космический строй бытия как за соломинку.
И думаете, он не понимает, что космос - это соломинка? Более того: сам не испытывает ли иногда жажды эту солому подпалить?
В "Последних листьях" есть интересная запись о Чехове.
"Что вышло бы из дружбы с Чеховым? Он ясно (в письме) звал меня, подзывал. На письмо, очень милое, я не ответил. Даже свинство. Почему?
Рок.
Я чувствовал, что он значителен. И не любил сближаться со значительными".
Это сомнительно, что Чехов звал Розанова на сближение. Упомянутое письмо - от 30 марта 1899 г., в котором просто говорится, что им с Горьким очень понравилась статья Розанова "Кроткий демонизм" с критикой кое-каких писаний Михаила Меньшикова. Чехов вообще никого не "призывал", был он человек, несмотря на всю свою общительность и тактичность, холодноватый и терпеть не мог, как он написал брату Александру, "автобиографии и слезоточения". Но мы сейчас говорим о Розанове. У него есть статья о Чехове "Наш Антоша Чехонте" - статья, пожалуй, несколько сентиментальная, не без сопли. Однако Розанов угадал в Чехове так называемые буддистские ноты, учуял некий дух небытия. И статья кончается так:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: