Борис Парамонов - Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

Вот для Триллинга чаемая полнота реальности - и еврейской, и всякой, необходимый контробраз. Мир не устоял бы на одной силе. Триллинг:

"Это образ, противоположный обворожительному Савицкому, отрицание воплощенной телесной красы и гордости, - но это та противоположность, к которой не может придти художник, если он не отдаст дани телесно-бытийной красоте и силе. Это тоже образ искусства, но противоположного искусству Ди Грассо с его звериным прыжком, противоположного языку оружия; и языком польских евреев Бабель говорит нам о страданиях художника, о терпении, неуклюжести, неприкаянности.

Оппозиция этих двух образов создала искусство Бабеля - но это была не та диалектика, которую могла позволить ему Россия".

Прежде чем оспорить последние слова Триллинга, нужно вспомнить, кто такой Ди Грассо у Бабеля - в одном из позднейших автобиографических рассказов. Это премьер сицилианской труппы, гастролировавшей в Одессе. Он потряс зрителей в сцене, когда муж, мстя за жену, перегрызает горло ее соблазнителю, чем и пленил жовиальных одесских театралов (среди которых выделяется у Бабеля барышник Коля Шварц, пьющий по утрам вместо чая белое вино и утомляющий жену "животными штуками"). Но вот что интересно: у русских, петербургских зрителей Ди Грассо как раз успехом не пользовался. И тут опять интереснейшее совпадение с Розановым. У него в книге "Среди художников" есть статья "Сицилианцы в Петербурге" - именно об этой труппе, об этом актере и об этом прыжке с перегрызанием горла. Самому-то Розанову все это понравилось, и другим тонким знатокам, но спектакль сицилианской труппы не собирал в тогдашнем, 1909 года, Петербурге более восьмидесяти зрителей, как явствует из самой розановской статьи.

Я это говорю к тому, чтобы внести коррективу в последние из цитированных слов Лайонела Триллинга. У него, в конце концов, получилось, что Бабель, ценящий и животную силу, и тонкий разум, слишком широк оказался для России, готовой преклониться перед живописной и вообще всякой силой, но не терпящей добродетелей интеллекта и смирения. Ведь как бы не наоборот. Или, как говорят нынче, с точностью до наоборот. Чего уж всегда было с избытком в России, так это христианской резиньяции - куда больше, чем способности к бунту. Восхищение Толстого сильными и красивыми казаками - скорее исключение в русской литературе, в русском менталитете вообще. Русские перед силой готовы смириться - но не восхититься душевно, как Розанов перед теми кавалеристами. Бердяев по этому поводу сказал о вечно бабьем в русской душе, но таковое ее свойство скорее сказывается в жалости, в оплакивании убиенного воина, нежели в любовании его живописностью. Милитарная гордость - свойство, несомненно, появившееся в русской психее, - обязана своим происхождением советскому уже воспитанию. Но парады на Красной площади с обязательной демонстрацией межконтинентальных ракет мало общего имеют с полуанархической вольницей бабелевской - и реальной - Конармии. Это уже Петербург - даже не Москва, - петербургский период российской истории, а бабелевские Прищепа и Афонька Бида - явные потомки украинских сечевиков, сотоварищи Тараса Бульбы. "Пожар сиял, как воскресенье", - это не о Петербурге сказано. Никаких расшитых полотенец заката в нем не наблюдалось.

Так что не Россия Бабеля сузила, а советская власть: вот необходимая коррекция к Триллингу. Но у него есть еще одна ошибка в этом тексте - ошибка, делающая его устаревшим, и не совсем в том смысле, как говорят нынешние американцы: что, мол, это за критика, ищущая духовно-моральные измерения литературы, когда уже существуют структурализм, деконструкция и даже так называемое постколониалистское прочтение классических текстов. Таких сравнений я делать не берусь; но вот что я четко вижу, так это устарелость Триллинга в трактовке евреев, как это сказалось у него в эссе о Бабеле. Уж очень он, Триллинг, их спиритуализирует, что ли, - и тем самым навязывает Бабелю комплекс интеллигентного книгочея, втихомолку обожающего дворовых хулиганов. Такой комплекс действительно есть, но он отнюдь не специфически еврейский, а для нынешних евреев, как мне кажется, и вовсе не обязательный, не определяющий. Это сейчас клише, даже и безвкусное, - говорить о евреях как о робких книжниках, сторонящихся житейского шума и гама, а потому пытающихся эту робость преодолеть во всяческих инициациях. Достаточно хотя бы вспомнить государство Израиль и все его войны после 55-го года - года написания Триллингом обсуждаемой статьи.

Автор (не помню, к сожалению, его фамилии) недавней биографии Чарлза Линдберга - вот уж несомненного героя, со всеми присущими герою недостатками (симпатиями к фашизму, например), - в газетном интервью высказал запомнившуюся мне мысль (впрочем, вполне уже расхожую в Америке): антисемитизм - это не представление о евреях как "плохих", а представление о них как других, не таких, как прочие. Поначалу вроде бы хочется возразить: так и все другие! все не похожи на других! Но, подумавши: так если все непохожие, то инакость не является качеством, о котором следует говорить именно в случае евреев. Получается, как у Орвелла: все равны, но некоторые равнее других, - подобный же абсурд.

У Бабеля есть рассказ "Пробуждение", привлекший особенно пристальное внимание интеллектуала Триллинга: о том, как из него в детстве хотели сделать скрипача - еврейского вундеркинда, а он скрипку прятал и ходил в Практическую гавань учиться плавать, и никак у него это не получалось: водобоязнь предков - испанских раввинов и франкфуртских менял - тянула его ко дну. Как-то пиша о Бабеле в связи с каким-то его юбилеем, я это, как мне показалось, эффектно обыграл и написал, что, мол, Бабель не научился плавать, но зато он научился играть на скрипке: пример того самого клише. Нужно было написать другое: что он научился ездить на лошади.

Я, русский, боюсь подходить даже к тем смирным лошадкам, что стоят у Центрального Парка для туристической забавы. И как самый что ни на есть ортодоксальный еврей, я ненавижу свиней: меня в детстве укусила в задницу свинья по имени Машка.

Возвращение Лолиты

В начале июня в Нью-Йорк Таймс появилась очередная статья одной из колумнистов газеты Морин Дауд. Статья под названием "Нимфетка у сетки" посвящена нынешней знаменитости и культовой фигуре американских тинэйджеров Анне Курниковой. Даю полный перевод статьи:

Лолита тенниса не отличается особенным темпераментом на корте. Анна Курникова позорно провалилась на открытом чемпионате Франции.

Но сногсшибательная блондинка, которой на прошлой неделе исполнилось 19 лет, зажигает публику с обложки последнего номера Спорт Иллюстрэйтед, демонстрируя свои бронзовые ноги и одурманивающий взгляд, того сорта, что можно увидеть только в ночных телевизионных программах.