Дэни Вестхофф - Здравствуй, нежность

1989 год был для моей матери отмечен двумя трагическими событиями, положившими начало черной полосе в ее жизни длиною в целое десятилетие. Размышляя об этом сегодня, более двадцати лет спустя, я прихожу к выводу, что именно тогда мать потеряла все, что было ей так дорого, что давало ей силы двигаться дальше. В августе от церебральной эмболии умер ее брат. Жак был ее другом, ее доверенным лицом, ее компаньоном во всех начинаниях. У них были схожие вкусы: веселиться на вечеринках, ездить на спортивных машинах, тратить деньги. Им пришлось отдалиться друг от друга из-за своих любовных похождений, но даже это в дальнейшем не помешало им встречаться. Два месяца спустя умерла ее мать, моя бабушка. Затем любимая собачка Банко. На следующий год ушел из жизни мой отец. А в конце 1991 года настал черед Пегги.

Первые признаки болезни появились еще в начале 1990-х; Пегги жаловалась на отсутствие аппетита и частые приступы тошноты. Поначалу мы не видели особых причин для беспокойства. Она всегда имела некоторое пристрастие к алкоголю (особенно к шампанскому), и мы объясняли ее недомогания последствиями празднований Рождества и Нового года. Но даже когда она полностью бросила пить, ее самочувствие не улучшилось: приступы тошноты усилились, лицо осунулось и приобрело болезненный зеленоватый оттенок. Пегги сетовала на смертельную усталость и днем подолгу лежала в постели. Все еще пребывая в неведении относительно ее заболевания, мы решили провести медицинское обследование. Пегги всегда была живой, жизнерадостной и полной сил. Мы ждали результатов целую неделю, пока наконец моя мать не выдержала и сама не отправилась в больницу, где должна была навестить Пегги; им даже разрешили пообедать вместе. В назначенный час мать приехала в лабораторию, но Пегги задерживалась. Зная мою мать, я могу предположить, что ее снедало жуткое нетерпение. Очевидно, она сообщила врачам, что является подругой или, может, даже матерью пациентки. Как бы то ни было, ей показали результаты анализов. Ознакомившись с ними, она сразу же почувствовала, что что-то не так, и потребовала разъяснений. Оказывается, у Пегги обнаружили рак печени в последней стадии. По словам врачей, ей оставалось жить всего полгода, не больше. Вдруг в лабораторию вошла Пегги. Моя мать поспешно спрятала результаты анализов к себе в сумочку и строго-настрого запретила врачам говорить Пегги правду. При этом мать пригрозила докторам, что в противном случае займется ими лично.

С той самой минуты о раке Пегги Рош не упоминалось ни разу. Сама Пегги до конца не знала о том, что совсем скоро умрет. Ну, или, по крайней мере, не подавала вида, что знает. Не имею ни малейшего понятия, каким образом матери удалось найти в себе силы и мужество, чтобы в тот злополучный день развеять страхи Пегги. Улыбаясь, она сказала подруге, что анализы выявили обычный панкреатит и что Пегги в ближайшее время непременно поправится. Я до сих пор восхищаюсь матерью за то, что на протяжении всей болезни она ни словом, ни жестом не показала Пегги своего отчаяния и подавленности. В тот день они вышли из лаборатории и, держа друг друга под руку, отправились обедать. Следующие семь месяцев моя мать — как и все мы — делала все возможное, чтобы облегчить страдания Пегги.

С марта по октябрь 1991 года мать жила исключительно для своей подруги. Ее единственной заботой было самочувствие Пегги, и она прикладывала все усилия, чтобы смягчить боль несчастной. В конце весны мы даже отвели Пегги к какому-то чародею, целителю, проживавшему на бульваре Мюэтт. Несмотря ни на что, мать упорно продолжала скрывать от Пегги правду. Она по-прежнему называла причиной болезни все тот же панкреатит, и Пегги верила. Или делала вид, что верит.

Я подозреваю, что Пегги, обладавшая удивительной интуицией и жизненным чутьем, с самого начала понимала весь ужас своего положения, но не хотела расстраивать лучшую подругу и подыгрывала ей в этой лжи во спасение. Даже снедаемая болезнью, она продолжала заботиться о моей матери. Мы не расставались с ней так долго, как только могли. Мать перевезла ее в загородный дом в Вердероне, неподалеку от Парижа. Но летом 1991 года Пегги стало совсем плохо: приступы мучительной боли приковали ее к постели. Она практически ничего не замечала, лишь иногда с трудом чувствовала присутствие моей матери. В августе, совсем отчаявшись, мать решила отвезти Пегги в родной Кажар. В Ло меня тогда, к сожалению, не было, но я знал, что состояние Пегги стремительно ухудшалось. Ей уже не помогал даже морфин. Боли были настолько острые, что домашний уход перестал приносить какое-либо облегчение. Было решено перевезти Пегги обратно в Париж и передать на попечение врачей. Для этого мать даже наняла вертолет: она не хотела, чтобы Пегги трясло в машине «Скорой помощи» на извилистых дорогах Ло. Пегги госпитализировали сразу же по прибытии в Бруссэ, где несколько дней спустя она скончалась. Это случилось в начале октября.

Вместе с уходом Пегги моя мать навсегда потеряла какую-то свою часть. Сколько себя помню, она всегда была сдержанной, старалась не показывать своего разочарования и горя, но тут все было иначе. Смерть Пегги подействовала на нее даже больше, чем смерть брата, бывшего мужа и даже матери. От этого потрясения мать так и не смогла оправиться. Она безвозвратно потеряла дружбу, привязанность, нежность и любовь этой поистине чудесной женщины. Другой такой — мать это знала наверняка — она уже никогда не встретит. Моя мать по-прежнему была внимательной, заботливой, любящей, но в ее сердце с тех пор появилась зияющая пустота, которую невозможно было ни скрыть, ни чем-либо заполнить. Ни я, ни самые близкие друзья матери не могли облегчить ее страданий, поскольку связь, объединявшая ее с Пегги, была намного глубже обычной дружбы и привязанности. Теперь, когда со смертью Пегги эта связь оборвалась, мать чувствовала себя так, как если бы ее лишили жизненно важного органа.

Я думаю, что присутствие Жака Делайе (близкого друга Пегги) в жизни моей матери помешало ей совершить необдуманные поступки, о которых она не раз думала. С уходом Пегги некому было больше сдерживать неуемное пристрастие моей матери к наркотическим веществам. Пожалуй, она даже посчитала смерть лучшей подруги своего рода поводом для их употребления. Ее больше ничто не волновало, ничто не трогало, казалось, она стала равнодушной ко всему, что ее окружало. Но вскоре поставщик наркотиков (о котором говорили, что он якобы обеспечивает зельем весь шоу-бизнес) был задержан, у него изъяли все записные книжки, в которых значились фамилии и координаты клиентов. В числе прочих там нашли и имя Жака Делайе, который в то время жил с моей матерью и делал для нее соответствующие «заказы». И вот однажды вечером в дом на улице Шерш-Миди нагрянула полиция с собаками-ищейками — и это был далеко не первый их визит. До этого они уже трижды совершали обыск, но последний случился прямо перед президентскими выборами. С трудом верится, что между матерью и Франсуа Миттераном в то время еще сохранялись теплые, дружеские отношения…