Пётр Вайль - Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе

Гарсиа Маркес отказался от общения. Поддерживает отношения только с самыми близкими. Среди них — Фидель Кастро.

Они познакомились шестьдесят лет назад. В Гаване у писателя есть дом, подаренный Кастро. Прежде встречались часто, теперь оба больны и стары. Оба — легенды. У патриархов — глубокая осень.

Когда говорят «харизматический лидер» — это про «боливара» Кастро. Ведь ни черта ему не удалось. Все революции бестолковы, но кубинская баснословна по числу нелепостей и бездарностей. В 53-м бойцы Кастро, собравшиеся атаковать казармы Монкада, заблудились на улицах. Легендарная шхуна «Гранма» в 56-м приплыла вовсе не туда, куда должна была. Это режим Батисты сам исчерпал себя и упал в руки Кастро. Ничего не получилось и потом: ни создать противовес США, ни поднять экономику, ни довести до расцвета культуру. С Кубы как бежали в начале 60-х, так и продолжают бежать до сих пор. Кастро ничего не построил, но сумел построить народ под себя.

«Осень патриарха» — по сути, про него. «Генерал в своем лабиринте» — пока неизвестно.

Загадка, как мог автор таких книг ничего не разглядеть на Кубе за столько десятилетий. Посетив в 1957 году СССР, двадцатидевятилетний колумбийский журналист (социалист!) Гарсиа Маркес сумел же за короткий срок увидеть и гигантизм, и единообразие, и политические запреты, и комплекс неполноценности перед Западом. А на Кубе? Ничего. Не захотел разглядеть. Завороженность интеллектуала перед деятелем. Лицом к лицу — не увидать. Слепота, которая делает честь его верности дружбе, но не делает чести его честности. Ведь это же он написал: «Жажда власти порождает лишь неутолимую жажду власти». Правда, и такое тоже, вовсе не думая, надо полагать, что о себе: «Мы не могли себе представить, как будем жить дальше, как вообще может продолжаться жизнь без него».

Человек с экзотическим, на русский слух даже несколько оперным, именем — Хосе Ортега-и-Гассет — оказался самым умным в ХХ веке.

9 мая исполняется сто двадцать пять лет со дня рождения этого выдающегося испанского мыслителя, публициста, культуролога, эссеиста. Его принято именовать философом, что вряд ли верно: философской системы у Ортеги не было. Свои воззрения он называл «философией жизненного разума» — его интересовал процесс наблюдения, размышления, диалога. Он был по преимуществу литератор, писатель — и блистательный, с редким даром свободно, внятно и легко говорить о чем угодно. А говорил он о самом важном.

В главной книге Ортеги — «Восстание масс» — больше всего поражает дата написания. Отдельным изданием сочинение вышло в 1930 году, в периодике публиковалось фрагментами с 26-го, отдельные положения — еще раньше. При этом мало в мире книг, столь животрепещущих сегодня.

Ортега поминает большевизм и фашизм — «две политические «новинки», возникшие в Европе и по соседству с ней», отмечая, что это «движения вспять» в мировой цивилизации. Он разглядел все что надо еще в 20-е, не поддался соблазну лозунгов, как многие европейские интеллектуалы.

Но ведь еще не было на политической поверхности ни Гитлера, ни Сталина, а Ортега уже предупреждал об их приходе. И кажется, что они оба словно провели жуткие практические занятия по книге Ортеги.

В «Восстании масс» впервые внятно сказано о том, чьими руками совершается самое страшное в мире. О так называемом «простом человеке», «человеке с улицы». В этом — новизна и непреходящая ценность вывода Ортеги. Всегда и все обращали внимание на лидеров-злодеев, Ортега сместил взгляд вниз, на то, что именуется «социальной базой» политических доктрин и военных кампаний. Речь вовсе не только о кровавых диктатурах и войнах — речь об обычном течении повседневной жизни. И сегодняшней тоже.

Культуры нет, если нет устоев, на которые можно опереться. Культуры нет, если нет основ законности, к которым можно прибегнуть. Культуры нет, если к любым, даже крайним взглядам нет уважения, на которое можно рассчитывать в полемике. Культуры нет, если экономические связи не руководствуются торговым правом, способным их защитить.

По Ортеге, главное свойство массы — инертность. Поэтому ее устраивает то, что есть.

Масса — всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, «как все», и не только не удручен, но доволен собственной неотличимостью.

Отсюда — принцип коллективной ответственности. Так легче и проще жить: лишь попадать в ногу, и тогда если успех — торжественно марширует весь строй, если неудача — она делится на все шеренги и колонны.

Потому-то, кстати, любой провал — будь то политическая коллизия, чемпионат мира или песенный конкурс — легко объяснить происками внешних врагов. Наготове формула: «Нас не любят». Иначе надо по-взрослому принять ответственность самому за себя, а не делить ее со страной и народом.

Здесь происходит та отчаянная путаница, о которой тоже предупреждал Ортега:

Массовый человек видит в государстве безликую силу, а поскольку и себя ощущает безликим, то считает его своим. И если в жизни страны возникнут какие-либо трудности, конфликты, проблемы, массовый человек постарается, чтобы власти немедленно вмешались и взяли заботу на себя, употребив на то все свои безотказные и неограниченные средства.

Главная опасность — полностью огосударствленная жизнь. Когда понятия «народ», «общество», «страна» — все подменяются и заменяются одним: «государство». Тогда нет движения, нет цивилизации.

«Крах терпит сам человек, уже не способный поспевать за цивилизацией», — пишет Ортега.

Речь о моральной некомпетентности. Отличный слесарь — вовсе не обязательно хороший мастер, отличный мастер — не обязательно хороший начальник цеха, отличный начальник цеха — не обязательно хороший директор завода. Умение пользоваться интернетом и iPod ’ом никак не доказывает причастность к современной цивилизации. Тут целый конгломерат сюжетов, включая неподкупность суда, выборность власти, свободу прессы и сотни других вещей, которым нельзя научиться, просто нажимая кнопки.

В желании пользоваться кнопками — беда: в семье, в быту, в обществе, в культуре.

Массовый человек… освящает ту мешанину прописных истин, несвязных мыслей и просто словесного мусора, что скопилась в нем по воле случая, и навязывает ее везде и всюду, действуя по простоте душевной, а потому без страха и упрека… Посредственность провозглашает и утверждает свое право на пошлость, или, другими словами, утверждает пошлость как право.

Невозможно себе представить, что это написано не о сегодняшнем российском телевидении, а еще до всякого телевидения. По дивному совпадению, в том же 1930 году, когда вышло «Восстание масс», Владимир Зворыкин приступил на RCA (Радиокорпорация Америки) в Нью-Джерси к разработке своего кинескопа, который тогда еще назывался иконоскопом. Примечательно само первоначальное провидческое название прибора — иконой телевизор и стал, зря сменили термин.