Михаил Веллер - Друзья и звезды

М.В.«Не всем»? Нынешние ведущие часто норовят все одеяло тащить на себя, полагая, что «я на сцене постоянный, а ты зашел постоять ненадолго».

Вы часто ездите, вас часто приглашают в бывшие советские республики, а ныне независимые государства прокатить ваши фильмы, где-то выступить.

В.М.Выступаю постоянно, если имеете в виду творческие вечера. Причем не только в республиках — в Таллине, в Риге, в Киеве, — в Питере часто бываю, в Москве выступаю в ЦДРИ, много где….

Из последнего, что я показывал на творческих встречах, — это фильм «Мелодия Рижского гетто», который мы с женой снимали в Риге. Мы уже двадцать лет все работы с ней делаем вместе. Это очень тяжелый во всех отношениях для нас фильм. Он пользовался огромным успехом на просмотрах в залах. Его запретили показывать по латвийскому телевидению. Ну как: они публично не запретили, просто сказали, что не будет и всё.

Помните, как в одном фильме замечательном, артисты потом умерли с интервалом буквально в неделю — Сергей Николаевич Колосов и Людмила Ивановна Касаткина, которую я Люсенькой всю жизнь звал. Так в нем Ролан Быков ходит, кого-то допрашивают и говорят: «справку предъяви», — а он говорит: «Мне НКВД справок не давало. Срока давало. А справок нет». Так и никто из тех, кто запрещает, они же вам не пишут, что запрещено.

М.В.На рубеже восьмидесятых — девяностых годов вы делали замечательную, уникальную, я бы сказал — головную программу. Не считая еще двух отличных программ одновременно. Сейчас, когда все-таки на телевидении можно позволить себе намного больше, чем тогда, вы на нем по причинам как субъективным, так и объективным работаете мало. Да почему же? Или я мало телевизор смотрю…

В.М.Я работаю последние 5 лет на телевидении, в общем, еженедельно. Просто на спутниковом — том, которое смотрит достаточно такой узкий круг. Но я всегда вспоминаю театр в Паневежисе, где работал Банионис. Маленький театр, в который ехали со всей страны, чтобы посмотреть, что они там творят, эти несоветские литовцы.

М.В.Очень знаменитый был театр, все приличные люди знали.

В.М.Я совершенно лишен комплексов. Комплекса славы или чего-то там. Вы заблуждаетесь, думая, что сегодня на телевидении можно делать гораздо большее, чем делали мы. Я-то как раз уверен, что в наше время, когда существовали ЦК партии, и обкомы партии, и КГБ, и все прочие организации, то бишь в 86-м — 91-м годах крушения Союза, — мы были гораздо более свободны, чем нынешние журналисты. У нас было гораздо меньше самоцензуры — плюс мы все понимали, что такое журналист.

Мы, наконец, в те годы впервые в жизни смогли стать журналистами, которые реально говорят. Говорят то, что хотят, что думают. Я, кстати, сейчас не всегда согласен с тем, что говорил тогда. Что поделаешь, вот иначе многое понимаю.

А сейчас другое время, сейчас другая публика. Потом — вам же тогда нечего было смотреть. Вы и смотрели меня, «Взгляд». Что еще было смотреть? Не ленинские же «университеты миллионов». Ну, были какие-то отдельные любимые передачи, трогательные: путешествия — Юры Сенкевича, животные — дяди Коли Дроздова.

М.В.Эти передачи были очень энергетически накачанные. И дело не только в этом. Они были чрезвычайно плотные эмоционально и информационно. И на весьма интеллектуальном уровне все подавалось. Не рыхлое изображение — а плотная подача, как яблоко. Сейчас этого практически нет, за редчайшими разовыми исключениями.

В.М.Так всё изменилось. Я помню, как-то снимал одного очень известного писателя для своего цикла. И он сказал там мне фразу…

М.В.Если не секрет, кто?

В.М.Сейчас. Он сказал мне одну фразу. Которая произвела на меня большое впечатление. Я часто ее использую, когда меня спрашивают: а почему вы не работаете на главных каналах, почему вы так сознательно ушли куда-то, скажем, радио «Орфей» некое, где транслируют классическую музыку. А просто со многими я не хочу работать. Я не люблю работать с мышами. И тот писатель мне сказал: «А мышки-то выросли и стали начальниками страны». Вы не помните этого писателя?

М.В.Простит-те великодушно. Это мы с вами давно были… Еще в той вашей родительской квартире. Очень бы не хотелось заканчивать разговор на этой печальной, в сущности, ноте.

В.М.Это не страшно. Потому что у нас с вами наверняка случится продолжение.

«Новый поворот — что он нам несет?»

Михаил Веллер.Экий у тебя чудный френч. Он маде ин где?

Андрей Макаревич.Он маде ин Австрия, Тироль.

М.В.Тироль… Я никогда не был в Тироле!..

А.М.Это потрясающие места.

М.В.Пуговки такие костяные, с чернением… отличные.

А.М.Я, честно говоря, хотел их заменить на тусклые металлические, потому что френч мне очень нравится… Как солдат из черной планеты «Звездных войн».

М.В.Нет-нет, правильные пуговки. И сочетание этого тусклого черновато-серого, который отдает синим в сочетании с зеленым. Это сделал человек с правильным пониманием и вкусом.

А.М.Это тот мистический случай, когда в витрине висит один-единственный пиджак, и ты думаешь: хорошо бы его купить! А магазин закрыт. Потом ты понимаешь — завтра придешь, магазин будет открыт, но точно не окажется твоего размера. И назавтра не идешь. На третий день опять проходишь мимо. Магазин открыт.

Ты заходишь и говоришь: ну конечно, у вас нет моего размера? Они говорят: почему? — на витрине как раз ваш размер. Они снимают его с витрины, и он садится на меня так, как будто по мне сшит. Понимаешь, да?

М.В.Я знаю случай еще более загадочный. На дворе наступает новый, 2000-й год, то есть в декабре девяносто девятого. Рождественская распродажа. И в городе Нью-Йорке, Гринич-Виллидж, угол Бродвея и 14-й — одежный магазин. Цены небольшие. Висит шикарный, табачного цвета, средний между твидом и букле, френч. Стоит, допустим, 79 долларов 99 центов. Или 89 долларов. Но меньше 100 точно. Денег нету. Я туда приехал, потому что у меня составлена программа выступлений по восьми городам. В самом хорошем мне заплатили тысячу, в самом плохом — триста, еще на сколько-то продано книжек. Всего я насобирал в результате три тысячи долларов, еще за две продал права на неоконченного «Гонца из Пизы» одной газете. На эти деньги надо было с семьей жить год, ни в чем себе не отказывая. И вот я посмотрел на этот френчик, померил, вздохнул, поздравил всех с Мэри Кристмасом и пошел экономить дальше.