Роман Сенчин - Не стать насекомым

Герой рассказа действительно не цитирует наизусть Пушкина (или ещё кого-нибудь более национального), не вскрикивает «какой восторг, я русский!», вообще живёт неправильно — семья не дома, сам каждый день пьёт алкоголь, болтается по кафешкам. Вообще на первых страницах он пустоватый, явно катящийся — но весело, бодро — в пропасть человек. Впрочем, собой и жизнью, судя по всему, доволен.

И вот, видимо, потому что ему нечего делать, знакомый просит героя встретить рок-музыканта Михаила, приехавшего в их город дать концерт. Музыкант совершенно забыт, хотя в юности на героя его песни произвели огромное впечатление. «…В голосе возможно было различить железный гул несущегося на тебя поезда метро; причём голос звучал настолько мрачно, что казалось: поезд идёт в полной темноте и света больше не будет». Но юность прошла, поезд не настиг, певец забылся.

«У меня отличные отношения с моей юностью, — заявляет герой рассказа, — мы не помним друг друга и не вспоминаем никогда; то же самое случилось бы и с героями рок-н-ролла, если б один из них не вернулся ко мне, обретший наконец плоть…».

Герой везёт его к себе в пустующую квартиру, предлагает выпить (музыкант отказывается), всячески активничает. А Михаил тих и скромен, или, точнее — какой-то не совсем живой; герой рассказа близок к разочарованию — представлял его совсем другим. Вечерний концерт (описанный, кстати, Прилепиным потрясающе) словно бы возвращает героя рассказа в его юность — Михаил, пока он у микрофона, снова становится героем рок-н-ролла, а потом возвращается в нынешнее полуживое состояние.

Автор не называет нам фамилию музыканта, но по некоторым приметам знающие (вернее — помнящие) поймут, кто это. Этот музыкант в конце 80-х был хоть и не широко, но страшно известен, на мой взгляд, он самый умный поэт советского рока. И в то время, когда рок-музыка стала популярной и модной, стала выгодным занятием, он исчез из поля зрения, и исчез так надёжно, что через десяток лет возникали сомнения, а был ли он вообще, существовала ли такая группа… Лишь недавно, когда в воздухе запахло переменами (как оказалось, кратковременно), он снова появился в поле зрения, дал несколько концертов, даже мелькнул на телеэкранах…

На протяжении почти всего рассказа кажется, что это плосковатый отчёт о визите рок-музыканта в провинциальный город. Лишь последние страницы превращают текст в настоящее произведение литературы. Мы вдруг узнаём, что герой рассказа — человек известный, не чужд славы. Вот он едет в тот город, где живёт Михаил, и размышляет: «Всё, что желалось мне самому, я неизменно получал с лёгкостью, словно за так. Вряд ли теперь я пугался потерять ухваченное за хвост, однако всерьёз размышлял, как себя надо повести, чтоб, подобно звезде рок-н-ролла, тебя обобрали и оставили чуть ли не наедине со своими желаниями. Мне стало казаться, что не столько дар определяет успех и наделяет трепетным возбуждением всех любующихся тобой, а последовательность твоих самых обычных человеческих решений и реакций. Только каких, когда…».

И далее рассказчик пытается разгадать, что же это за человек: с одной стороны, герой рок-н-ролла, а с другой, тихий и не совсем живой субъект; он засыпает Михаила вопросами, спрашивает о детях. «Бог миловал…» — следует ответ. В конце концов «ни в чём не уверенный» герой расстаётся с музыкантом, взявшись помогать случайному мальчику собирать рассыпавшийся искусственный снег.

Я думаю, проблема, мерцающая в рассказе (в лоб какие-либо проблемы в этом сборнике Прилепин вообще не поднимает, и в этом явный рост его как писателя), очень важна. Действительно, невозможно понять, почему человек, вкусивший славы, бывший звездой, вдруг по собственному желанию становится тем, кого не узнают и почти не помнят? Он может, если возникнет лично у него потребность, вернуться и снова стать звездой, а потом снова исчезнуть. Вот, например, герой рассказа убеждён, что не потеряет «ухваченное за хвост», и полужизнь Михаила его искренне изумляет. «Где же ты свернул не туда? — размышлял я, с нежностью глядя в лицо звезды рок-н-ролла. — В какой тупик ты зашёл? Или это я в тупике, а ты вовсе нет?»

Я, прочитав этот рассказ, тоже задал себе вопросы: «А отпущу ли я ухваченную за хвост какую-никакую, но известность? Откажусь ли от поездки, встречи, телепередачи, которые поддержат мою известность, или вместо этого попытаюсь что-то написать или просто пожить?»

Сергей Беляков набросал схему писательской судьбы, поначалу жутко меня разозлившую. Вот она: «Молодой писатель должен чем-то удивить, чтобы прославиться. Мэтр уже может не утруждать себя. Пусть критики-злодеи что-то долдонят про «измельчавшего» или «исписавшегося» классика, читатель всё равно его книжки раскупает: ты работал на имя, теперь имя работает на тебя». Да, я разозлился, но тут же остыл — а ведь так и существуют многие наши писатели.

Лев Толстой говорил о необходимости освобождения от подчиняющих форм и пытался снова и снова себя освобождать. Мы же стремимся не потерять ухваченное за хвост и удивляемся тем, кто берёт и по своей воле теряет.

Человек, написавший такой тонкий и глубокий (глубина не сразу видна из-за тонкости) рассказ, как «Герой рок-н-ролла», вряд ли последует вышеприведённой схеме. По крайней мере — в ближайшее время…

И теперь несколько слов о пресловутой прилепинской небрежности (разговорам о которой, правда, он сам дал отличный повод, заявив как-то, что пишет левой ногой).

Я, например, совершенно не понимаю, что есть небрежность, а что брежность в художественной литературе. Сколько у нас художников, пишущих так брежно, так высокохудожественно, но после чтения двух-трёх страниц произведений которых скулы начинает выворачивать зевота, а кишочки мозгов скручиваются в узел? А тех, кто пишет вроде небрежно, но от чьего текста не оторвёшься?.. Почти все «серьёзные писатели», кажется, умышленно пишут так, чтобы их повествованиями невозможно было увлечься, получить от них удовольствие. Прилепин — одно из исключений. Его хочется читать дальше, зная, что если сюжет и не станет острым, то найдёшь впереди или интересную мысль, или свежий образ, или неожиданное и яркое сочетание слов.

Николай Крижановский детально отследил в единственном — и то частично — понравившемся ему в «Ботинках…» рассказе «Бабушка, осы, арбуз» смысловые неточности и «нелепости». Я мог бы поспорить по поводу почти всех приведённых примеров (и о том, что арбуз под ножом может не только трещать, как утверждает критик, но и всхлипывать, как написал автор, и о том, что рассохшаяся лодка может держаться на плаву (рассохнуться до щелей могут борта, а днище ещё дюжить), и о том, что верёвка, которой она соединена (пока ещё, до ближайшей бури — в том-то и дело) с мостками, может быть истлевшей), но уверен, что это дело пустое. Каждый человек воспринимает читаемый текст индивидуально, и для кого-то знаменитый «круглый стол овальной формы» Достоевского — вопиющий ляп, а для кого-то сильный, чуть ли не гениальный образ… Художественная литература не поддаётся логическому разбору, в том-то и её прелесть. Прозу Прилепина тоже невозможно разложить на детальки, рассмотреть под лупой и понять, как она устроена.