Роман Сенчин - Не стать насекомым

Что ж, поговорим о всхлипываниях, рыданиях и плаче в современной русской литературе.

Лет десять назад мне попалась статья Максима Замшева, где тот возмущался тем, что Валентин Распутин всё только плачет в своей прозе. Помню, тогда я изумился: а что должен делать писатель, если видит беду? Прошло два-три года, и появилась распутинская «Дочь Ивана, мать Ивана», где автор попытался показать, что возможно и действие. Повесть, конечно, стала ярким поступком Валентина Распутина, но как художественное произведение «Дочь Ивана, мать Ивана», на мой взгляд, довольно-таки неубедительна…

Плачет и Борис Екимов. Света в его произведениях не возникает. А если и видится нечто светящееся, то это свечение ядовитых испарений над топью. И если появляется герой, сильный и решительный, как, например, в повести «Пиночет», то, как показывает даже не автор, а сама жизнь, все его попытки остановить гибель оказываются тщетными. Если люди в некоторых рассказах, например, в «Телёнке» или в «Не надо плакать», совершают поступки, то поступки эти вопиют о гибели страны, народа, разрушении всех устоев ещё отчаяннее, чем самый исступлённый плач.

Плачут, действительно, и «многие наши поэты». Плач одних, талантливых, заставляет прислушаться и задуматься, плач бесталанных не трогает, хотя и кажется искренним. Плач Николая Зиновьева, как поэта бесспорно (на мой взгляд) талантливого, слышнее и горше других.

Что ж делать… Зиновьев пишет, что называется, гражданскую лирику. А каковы граждане на определённом этапе, такова и гражданская лирика. Вот, к примеру, стихотворение 1998 года:

Может быть, не шедевр с точки зрения поэзии, но нужны ли сегодня собственно поэтические шедевры?

Я не раз цитировал мысль Сергея Чупринина из статьи «Высокая (ли) болезнь» 2004-го года, не удержусь и теперь: «Есть ли у нас сейчас поэты, не инфицированные неслыханной сложностью, не отворотившиеся от нас, сирых, с гримасой кастового, аристократического превосходства? Есть, конечно. Инна Лиснянская. Татьяна Бек. Тимур Кибиров. Иван Волков — каждый на свой лад продолжит этот список исключений. Понимая, что говорит именно об исключениях, а не о нынешней норме. Имя которой <���…> — аутизм».

Николай Зиновьев не аутист. Он пишет для других, притом, видимо, скорее не для тех, кого мы называем искушёнными читателями, а для обычных людей, кто ищет (ещё пока ищет) в поэзии не пустой красоты и запредельной глубины, а — жизни…

Нам твердят и сверху, и слева и справа, что, мол, «Россия исчерпала лимит на революции». Если набрать в Интернете этот афоризм, то он выдаст десятки цитат политиков и общественных деятелей всех направлений.

Что ж, исчерпала так исчерпала. Народу оставили полную свободу — свободу быдлеть и затем, уже в виде быдла, безропотно вымирать. И закрытие библиотек, школ, Домов культуры, поликлиник, творческих кружков и т. п. — лишь сопутствующие штришки. Достаточно просто не тормошить народ, не давать ему смысл для существования, и он тут же опускается на четвереньки… Наш народ давно уже стоит не на коленях, он стоит на четвереньках. И вспышки отчаяния всё реже и реже. Скоро их, наверное, совсем не будет. Тихое и спокойное вымирание…

Поводом для написания статьи Владимир Шемшученко назвал строки Зиновьева, в которых автор (а точнее, думаю, пресловутый лирический герой) бьёт русский народ по щекам, чтоб он пришёл в себя. Шемшученко приводит эти строки «по памяти», в оригинале они звучат так:

И вот Шемшученко оскорбился, даже увидел после этого на своём лице новую морщину, воспринятую им как след удара, и сел за письменный стол…

Владимиру Шемшученко кажется, что ему не нужны эти пощёчины, статья его бодра и оптимистична. Я рад за него. А мне такие пощёчины необходимы. Необходимы плач и пощёчины, чтобы хоть на некоторое время прийти в себя, прислушаться и присмотреться к тому, что происходит вокруг, что происходит со мной самим. Можно быть бодрым и оптимистичным, можно быть борцом за русский народ, бесконечно энергично подпрыгивать внутри своей квартиры или на собраниях подобных себе, но очень ли это отличается от стояния на карачках?

Так же, думаю, активные ромеи витийствовали о ромейском народе, а он в это время гиб. И погиб так, что почти не осталось его следов, не сохранилось в памяти даже названия этого огромного государства, и для него много позже выдумали другое — Византийская империя.

Гибнут и англичане, французы, голландцы, русские. Их постепенно замещают другие народы, другие культуры, религии. Процесс медленный, почти незаметный, но неуклонный, — и ромеи не верили, что их великий Константинополь перестанет быть Константинополем, да и о падении его в некоторых районах города довольно долго не знали или не придали этому падению значения — в храмах шли службы, завоеватели не бесчинствовали. Всё менялось постепенно, на протяжении поколений. Почти как и сегодня…

Историки утверждают, что такова участь всех империй. Россия была империей, потом распалась, и теперь её провинции поглощают метрополию. Логично, но тяжело. И хочется плакать.

Николай Зиновьев плачет стихами. Иногда даёт в них пощёчины, иногда, что тоже возмутило Владимира Шемшученко, пишет «благодарственные верноподданнические опусы». Ну, откровенно верноподданнического я у Зиновьева не встречал, хотя и могу допустить — он государственник, он верит в то, что власть способна помочь, спасти, изменить. Мне лично кажется — вряд ли. Вся история последних десяти лет показывает, что власть не хочет спасать народ. Время от времени придумываются национальные проекты, о которых несколько месяцев оглушительно трезвонят СМИ, время от времени те, кого называют идеологами, выступают со смелыми речами, стратегиями развития. Народ на эти шумы слегка реагирует, ждёт изменений, и на какое-то время ему становится чуть легче стоять на четвереньках… Если бы власть хотела что-то изменить, она бы каждый день била в одну точку, как это делал Иван Грозный, Пётр, большевики, Горбачёв со своей перестройкой. Может, и к ускоренной гибели вела бы народ, но вела, толкала. Нынешняя же власть, скажем так, — тянет время…

Три месяца на страницах «Литературной России» идёт полемика о Белинском. Спорят на самом деле, конечно, не о самом критике, а, как и прежде, о пути России. Нынешние славянофилы отстаивают идеалы и ценности своих предшественников, нынешние западники — своих.