Дэниэл Тризман - История России. От Горбачева до Путина и Медведева

Тем не менее стареть на публике было неудобно. А это происходило именно публично! Пресс-службы, привыкшие к его оплошностям, например во время поездок за пределы Москвы принимать журналистов за местных жителей, нечеткой речи, и шаркающим шагам, относились к нему, как к дедушке. Он чувствовал, что вокруг все хихикают. Однажды он сказал Немцову: «Вы с Чубайсом смеетесь надо мной, думаете, какой я пьяный, глупый, я ведь все понимаю… Но только вы имейте в виду – я президент, а вы бояре просто». Его изнеможение было настолько сильным, что Наина ставила кресло в прихожей их дома, чтобы он мог, едва переступив порог, сразу рухнуть в него. Иногда признаки умирающего Брежнева были оскорбительными. Произнося речь при уходе в отставку, он, казалось, выдавливал каждое слово с усилием, делая длинные паузы: «Прощаясь… я хочу… сказать… каждому… из вас… будьте счастливы… Вы… заслужили… счастье… Вы заслужили… счастье и спокойствие…» Во время своего второго срока пребывания на должности президента он, как оказалось, посещал больницу так же часто, как и Кремль. Когда его помощники говорили, что Ельцин на даче работает с документами, журналисты воспринимали это как прикрытие. На самом деле Ельцин отдыхал намного меньше, чем Рональд Рейган или Джордж Буш. И работа с документами часто означала именно это.

Даже когда он находился в добром здравии, бывало, что в важные моменты исчезал на несколько недель. После того как в августе 1991 года произошел переворот, он взял шестинедельный отпуск и отдыхал на побережьях Балтийского и Черного морей. После победы на апрельском референдуме 1993 года он снова исчез. Находчивый, смелый и харизматичный во время кризиса, он погрузился в депрессию и апатию, когда поставленные перед ним задачи оказывались рутинным делом. Он построил свою жизнь, как выразился Леон Арон, «не из длинных, искусно сделанных блоков, а из коротких, энергичных и смелых пунктов, за которыми следовали пробелы». Что-то из этого было хитростью – расположить пункты низко для соблазна другим, чтобы они вытянули руки, а что-то рациональной осторожностью – подождать, пока интуиция соберет все части вместе. Но его сторонникам иногда казалось, что он был неспособен ухватиться за возможность.

Был ли он лично коррумпированным? Пресса много раз его в этом осуждала. Однако, как утверждают, было мало достоверных доказательств того, что он разбогател, находясь на должности. В 1998 году прокуроры из Швейцарии и России проверяли утверждение, будто бы албанский бизнесмен, чья компания заключила контракт на восстановление Кремля, дал дочери Ельцина кредитные карты своего швейцарского банка и оплатил их счета. Бизнесмен признался, что получал кредитные карты для Ельцина в знак уважения – в то время ни один банк России не выдавал их, но отрицал оплату каких бы то ни было счетов. Нет никаких доказательств, публично опровергающих этот факт, и ни швейцарские, ни российские прокуроры не предъявили никаких обвинений. С другой стороны, обвинения против некоторых людей из окружения Ельцина были более правдоподобными. Глава кремлевского отдела по управлению делами Павел Бородин был осужден швейцарским судом за отмывание денег, полученных в виде взяток от того же самого албанского бизнесмена. Даже если Ельцин лично не разбогател благодаря своей должности, он несет ответственность за то, что так мало сделал, чтобы остановить вопиющую коррупцию среди своих сотрудников.

Неполноценный как человек, неполноценный как президент – и еще целый список одних лишь неполноценностей, составляющих только поверхностное впечатление о его неординарной личности. В одном теле с неотесанным эгоцентристом был другой Ельцин, уралец, добившийся всего своими силами, который был симпатичен Маргарет Тэтчер. Это был Ельцин, чье мужество считалось само собой разумеющимся даже среди его врагов. Горбачёв заверял своего помощника Черняева, что «Ельцин не сдался, и ничего не могло его сломить», даже когда Горбачёв сбежал от путчистов в Форос. Был Ельцин и таким: надменным со своими друзьями, порой милосердным по отношению к врагам. Когда он услышал, что Хасбулатов, потерявший положение в обществе, хотел попасть в президентскую медицинскую клинику, он сразу же удовлетворил его просьбу. Еще один Ельцин – тот, что не боялся брать на себя ответственность, который разморозил цены и дал свободу соседним республикам, зная, что его всегда будут винить, но также зная, что это правильный поступок.

«Ельцин не сдался, и ничего не могло его сломить».

Его близкие знакомые часто были ошарашены его противоречивым характером. В рабочее время этот шумный кутила был человеком почти болезненной дисциплины, человечком-секундомером, который отказывался принимать помощников, опоздавших на собрание на пять минут; которому нравились аккуратно сложенные цветные папки; который не выносил курения и, в отличие от большинства кремлевских политиков, сквернословия (маршал Шапошников был поражен этим; неужели он не строитель, в конце концов?). Человек, с пренебрежением относящийся к протоколу и старавшийся на королевском приеме в Стокгольме обручить наследницу шведского престола с уже женатым Борисом Немцовым, в своем кабинете был необычайно правильным, настаивая, чтобы все были в пиджаках и галстуках, и обращался даже к своим близким помощникам уважительно на «вы», а не покровительственно на «ты». Он был, говорит его помощник Сатаров, интровертом, но интровертом, который ощущал себя живее всех живых перед публикой. Лидер с мощным самомнением, «жадный к самореализации», как сказал еще один его помощник Лев Суханов, он тем не менее ненавидел местоимение «я» и вырезал его из своих выступлений. Политик, обладающий иногда поразительной интуицией, мог совершить и промахи, как тогда, выйдя со съезда в декабре 1992 года и призвав своих сторонников следовать за ним, но не предупредив их заранее (многие поэтому были сбиты с толку и упустили момент).

Умный, с впечатляющей памятью, он мог быстро прочесть страницу и выбрать нужную информацию для дальнейшего использования. Обеспокоенный ужасом скуки, он терпеть не мог «тупую монотонность», потоки пустых слов, которые были общепринятым языком советского правительства. Чтобы избавиться от раздражения, он обычно доставал карандаш, ломал его на три части и бросал на стол. Если у него в руках не было карандаша, он посылал за ним помощника. Он уважал силу убеждения, потерял всякую веру в министров, которые в трудных ситуациях быстро меняли свое мнение, поэтому таких слабаков он быстро увольнял. Он ненавидел, когда ему противоречили, не любил плохие известия, но все-таки выслушивал все это. И в какие-то критические моменты он изменял свое мнение.