Александр Минкин - Письма президентам

Сложное место. Сначала вы вроде бы защитили прессу, потом сказали непонятное «в цивилизованном обществе не принято противопоставлять борьбу с терроризмом и гражданское общество, жизни людей», а потом «обрадовались», что оценки Миронова такие же, как у вас. Как понять? Точнее: как понять правильно? Потому что, если неправильно поймешь, можешь получить неприятности и предупреждение… Настала очередь Грызлова.

ГРЫЗЛОВ. Помню, как непосредственный участник тех событий, события, связанные с Дубровкой, когда я был министром внутренних дел. И тогда у нас было большое совещание, мы собрали всех представителей СМИ и фактически создали организацию, которая называлась Индустриальный комитет. И этот комитет принял антитеррористическую конвенцию СМИ, т. е. фактически это были правила поведения СМИ в случае террористического акта и контртеррористической операции. Тогда были зафиксированы важнейшие правила, которые, как мне кажется, были нарушены, по освещению событий, связанных с терактом в метро. Там есть такие требования: быть тактичными, внимательными к чувствам родных и близких жертв терроризма, проявлять особую чуткость к очевидцам событий, как к источникам информации, избегать излишнего натурализма при показе места событий, его участников, с уважением относиться к нравственным, национальным и религиозным чувствам своей аудитории. Но, безусловно, этим пунктам противоречат те фотографии, которые были опубликованы в ряде СМИ и показ кадров с пострадавшими. (Г-н президент, этот психолог говорит о борьбе с терроризмом или о чуткости и тактичности прессы? – А. М. ) Это, безусловно, была превышена та мера, как мне кажется, которая должна быть использована. Я хотел бы привести пример, который лично у меня вызывает недоумение, – это три факта: факт публикации в газете «Ведомости» название «Месть за Кавказ», факт статьи Александра Минкина в «МК» и заявление Доку Умарова. Если мы проанализируем три эти источника, то увидим, что фактически они варились в одном соку. У меня вызывает подозрения, и вполне обоснованные, что эти публикации и действия террористов связаны между собой.

«Варились в одном соку» – так по-русски не говорят. Правильно: «варились в одном котле» – выражение, означающее «действовали сообща, имеют общие взгляды». А выражение «он варится в собственном соку» означает замкнутого, нелюдимого человека; к нашему случаю никакого отношения не имеет.

Но эта грызловская кухонная ошибка (сок вместо котла), похоже, навела вас на следующую мысль…

МЕДВЕДЕВ. Сейчас здесь все юристы, потому что вы все в парламенте работаете (считать их юристами потому что они в парламенте работают» – сложно. Проще считать их всех академиками. – А. М. ). По террористическим преступлениям нужно создать такую модель, когда любой, кто помогает – не важно, чем он занимается: суп варит или одежду стирает, – он уже не просто преступник, а он совершил законченный состав преступления . Я считаю, что при совершении таких преступлений никакого снисхождения в зависимости от распределения ролей, кто там бегает с берданкой какой-нибудь, а кто суп варит, быть не должно.

Г-н президент, человек с ружьем и человек с половником – большая разница. Как юрист вы не можете этого не понимать.

В начале совещания вы сказали: «Мы будем уничтожать их там, где они находятся, без всяких колебаний». То есть без суда и следствия. Лексика культурная, но по сути вы повторили знаменитый слоган “мочить в сортире”.

Когда перед нами боевик с автоматом, тут не до церемоний, чем быстрее его убьешь, тем лучше. Но когда перед бойцами баба с кастрюлей, то уничтожать ее на месте без всякого снисхождения вряд ли правильно.

Как узнать: для боевиков она варила суп или для своих детей? Кастрюля, картошка, морковка, горох – это доказательство законченного состава преступления? А если в село вошли боевики и приказали приготовить им еду – что ей делать? Чистить картошку или сказать: «Стреляйте, гады!»?

– Матка! Курка, млеко, яйки! – так в наши деревни входили немцы. Тут и суп сваришь, и постираешь, если прикажут. Ведь у нее дети. И она не виновата, что оказалась на оккупированной территории.

Но товарищ Сталин решил, что все эти бабы и дети – виноваты. В советские анкеты внесли графу «находился ли на оккупированной территории?», и положительный ответ на этот вопрос помешал миллионам поступить в институт, на работу.

Не стану спрашивать, стали бы вы лично варить суп под дулом автомата или пожертвовали бы жизнью. Но о ваших «коллегах», позвольте, спрошу.

Кто из этих справороссов, едроссов и пр. пожертвовал собой ради идеи? Даже не жизнью, а всего лишь комфортом, доходом. Такие случаи неизвестны. А о врагах вы сказали: «Не забывайте, что террористы во всем мире – это зачастую далеко не самые бедные, не самые сирые и убогие люди, они зачастую богатые, абсолютно самодостаточные, и сводить терроризм только к социальной проблеме – близорукость».

У тех, увы, есть идея.

Теперь скажите, г-н президент, то, что вы сейчас прочитали – это и есть Совет Верховного Главнокомандующего по борьбе с терроризмом? Или это совещание о том, как заткнуть рот прессе? Или это лекция о процессах, интеллектуальных продуктах и партийных роликах?

Читаешь расшифровку – вязнешь в болтовне. А если смотришь видеозапись – о, какой пафос в интонациях, какие гражданственно-государственные суровые лица – сейчас встанут и – на фронт! на передовую!.. Или все же на рыбалку. А потом ужинать, вяло ковыряя надоевшую черную икру.

С кем вы обсуждаете борьбу с терроризмом? И какой может быть военный совет в присутствии десятков журналистов? Военные советы – дело секретное. А это – спектакль.

…Читатели нашей с вами переписки часто спрашивают, не надоело ли мне? Или более вежливо:

– Вам нравится быть журналистом?

– А лаборантке в больнице нравится целыми днями делать анализ кала?

– Журналисты только ругают, но ничего не предлагают.

– Лаборантка не назначает лечение. Она просто говорит: это глисты, это триппер, это сифилис, а это дизентерия.

В данном случае врачом, который назначает лечение России от терроризма, мог бы стать генерал МВД, бывший шеф российского Интерпола Овчинский (который процитирован в начале этого письма).

Многие политики и политиканы утверждают, что террористы совершают свои теракты именно в расчете на то, что средства массовой информации будут об этом много и подробно говорить. Мол, если бы телевидение, радио и газеты молчали, у террористов исчез бы стимул и взрывы бы прекратились. Так ли это?

ГЕНЕРАЛ ОВЧИНСКИЙ. Вспомните 1977 год, советский режим в самом расцвете, контроль над печатью 100 %. Взрыв в московском метро, который устроил «Дашнак цутюн», экстремистская армянская организация. Тогда появилась одна строчка в газете «Правда» о том, что произошел взрыв в метро; даже не написано было, бытовой это взрыв или иной. Но вся Москва и весь Советский Союз в течение суток знали всё во всех подробностях. Без телевизора. Террористы знают, что в любом случае информация о теракте распространится мгновенно. Есть СМИ или их нет, хоть все газеты закроют, телевидение отключат, интернет отключат. Всё равно вся страна будет знать. В 1977 году не было ни такого телевидения, ни кабельного, ни интернета – ничего не было.