Владимир Соловьев - Мы и Они. Краткий курс выживания в России

А есть наша Родина, мы ее называем малой, но, если объединить их всех, то выяснится, что Родина-то отнюдь не малая, она покрывает всю великую Россию. И эту малую Родину мы всегда несем в себе, мы пытаемся ее оградить, и мы все время Им проигрываем. Мы ведь знаем, что в конечном итоге Они сильны, Они подлы, Они аморальны, и Они сильнее нас. Нас так много, Мы такие хорошие. Но у нас всегда ощущение, как будто поздно вечером встречаешься на улице со стаей бродячих собак. Да, если бы с тобой были рядом все твои друзья, то ты этих шавок и не заметил бы. Да Они бы вообще побоялись к тебе подойти. Но, когда приходит беда, ты всегда один, и эти пираньи на тебя кидаются. В их чиновничьих глазах читается такая уверенность в легкости обращения тебя в лагерную пыль, что в тебе срабатывает генетическая память, и ты соглашаешься. Да, я лагерная пыль. И ты понимаешь, что на самом деле жизнь твоя никому в нашей стране не нужна. Что никто и никогда не позаботится о твоих детях, о твоей жене, о твоих родителях. И ты думаешь: «Господи, почему я не увел деньги за границу. Господи, почему я не закопал их в саду, почему не переписал все на маму, почему я не оставил друзьям. Ладно, пропаду я один, но они-то за что?»

Ответ всегда прост: а потому, что так хочется! Потому что мы холопы, отданные им, потому что мы для них ничего не значим, потому что мы никогда и нигде не будем хозяевами. Отчасти потому, что мы себя хозяевами и не ощущаем. Ведь мы всегда чего-то боимся. Мы всегда чувствуем себя виноватыми. Мы не допускаем мысли, что нам позволительно сражаться за свои права. Когда я пользуюсь тем, что работаю на радио, когда у меня сердце разрывается от боли, я начинаю кричать о том, как подонки поступают с моими друзьями. Но я понимаю, что это одинокий глас вопиющего. А мне так хочется, чтобы люди знали, что в своей беде они не одиноки. Но всегда найдется какой-то мерзавец из соседей, который позвонит и скажет: «А что это вы им помогаете? А что это вы? А вы знаете, а у меня вот тоже аналогичный случай, а мне никто не помог». И что, все так безрадостно, все так плохо, и все так и закончится?

Когда случился Беслан, Наташа Синдеева решила, что надо собрать денег хотя бы среди ребят, работающих на нашей радиостанции, и как-то помочь детям, которые пострадали в этой жуткой трагедии. Должна была приехать девочка, которая работала в Беслане. Она звонила по телефону, рассказывала о новостях. Я в тот день работал в эфире и сказал, что приедет человек, который может непосредственно оказаться на месте события и помочь деньгами. И пошли люди. Разные: известные артисты, гламурные персонажи, милиционеры, люди в оранжевых жилетах дорожных рабочих и очень богатые миллионеры. Все стояли в этой очереди и чувствовали себя виноватыми. Хотя лично они не несли никакой ответственности за эту трагедию. Они принесли много денег, там было больше миллиона долларов, наверное, полтора миллиона. Деньги были очень разные: были деньги из копилки мальчика, тридцать два рубля, которые он принес и сказал: «Купите, пожалуйста, игрушку какой-нибудь, нет, какому-нибудь мальчику». Были люди, которые приносили сотни тысяч долларов – просто привозили и отдавали. Они не хотели оставлять ни своих имен, ни званий, это было неважно. Важным было желание помочь.

А потом, когда я говорил с Димой Савицким, он мне сказал: «Володь, слушай, если на нас наедет налоговая, ты поможешь отбиться? Ведь мы же такие деньги собрали». Я сказал: «Помогу». Скажите, в какой еще стране такое возможно: люди дают деньги на объективно благое дело, а рядом вьются грифы и смотрят, как бы наказать тех, кто пытается помочь? И это все одна страна. Это все одна страна. Потом ко мне приходили ребята из антитеррористического центра. Они долго получали согласование и рассказывали о том, как это было и как гибли их товарищи. А потом я слушал на «Эхо Москвы» о том, как все, оказывается, происходило не так. И читал «Новую газету». А там было написано о том, какие мерзавцы те самые ребята, которые стояли и своими телами принимали пули, чтобы можно было вынести детей. Это все одна страна. И это каждый из нас, это все мы. Это каждый из нас, в ком живет белое и черное. Но почему-то чем выше мы поднимаемся, тем больше побеждает черное. И если человеку на самом верху вдруг удается проявить свое человеческое достоинство, ему все равно не хотят верить, и смотрят на него неодобрительно, и считают, что все равно рано или поздно он проявит себя. Рано или поздно.

Очень сложный и непонятный вопрос: почему мы такие? Почему мы себе не верим, почему мы себе все прощаем? Ведь дома мы всегда лучше, чем вовне. Мне говорят: «Вокруг одни воры, мерзавцы, подонки, никому нельзя верить». А я спрашиваю: «Обернитесь и посмотрите, посмотрите по сторонам. Вот ваши друзья – среди них больше хороших людей или плохих?» – «Конечно, хороших». – «Тогда откуда появляются плохие?» Мне говорят: «Владимир, все воруют». Я спрашиваю: «Вы воруете?» Они говорят: «Нет, мы не воруем». А кто тогда все? Мы привыкли обвинять их. А сами мы? Спрашивали ли мы себя, почему ты, скотина, не пошел на выборы? Ну, это же противно, гадко, и не за кого голосовать. Хорошо. Но раз ты не пошел на выборы, от этого что, появилось, за кого голосовать? Ты не пришел на выборы, не проголосовал, и что, в Думе появились пустые места? Ты не пришел на выборы и не проголосовал, в Думе не появились пустые места, но разве жизнь в стране улучшилась? Нет. «Де-факто» ты политически эмигрировал, «де-факто» тебе наплевать, что происходит с твоей страной. А когда тебе станет не наплевать, нужно вспомнить фразу одного монаха-пилигрима, жившего в средние века и совершившего паломничество в Иерусалим. Он сказал, что отправляющемуся в Иерусалим необходимо три мешка: мешок денег, мешок везения и самое важное – мешок веры.

У меня был личный опыт строительства политической партии. Все происходившее в девяносто восьмом году было настолько омерзительно и ужасно, что мы с друзьями решили, что так больше нельзя. Невозможно. Мы начали собираться, нас становилось все больше и больше, мы сделали открытую партию. Я вложил в этот проект тысяч восемьдесят долларов и понял, что больше не могу видеть этих людей, меня тошнит. А тошнило меня от того, что ко мне приходили люди и говорили: «Володь, знаешь, очень хочется стать секретарем московского отделения». Я говорю: «Слушай, ты знаешь, я тут нашел пару коммерсантов. Давай с ними поговорим, денег соберем – надо партийную кассу пополнять». Он говорит: «А я хочу московскую область возглавить партийную». Другие говорят: «А в Красноярске у нас отделение будет?» Они сразу стали строить долбаную КПСС. И я нюхом чувствую, я вижу, что этот пресловутый чиновничек в каждом из нас потихонечку начинает прорастать.