Орхан Памук - Другие цвета

Я приехал во Франкфурт в 2000 году, пять лет назад, чтобы относительно достоверно описать последние годы жизни Ка во Франкфурте начала 1980-х и 1990-х годов. Тогда мне великодушно согласились помочь два человека, которые сегодня находятся среди нас, и за то время, что они показывали мне город, мы побывали в маленьком парке, за зданиями старой фабрики, рядом с Гутлёйтштрассе, где мой герой провел последние годы жизни. Чтобы лучше представить, как Ка ходил каждое утро из своего дома в городскую библиотеку, где он проводил большую часть дня, мы прошли от вокзальной площади по Кайзерштрассе, мимо секс-шопов, мимо турецких овощных магазинов, парикмахерских и кебабных закусочных на Мюнхенерштрассе, к площади Хауптфахе, мимо церкви, в которой мы сейчас находимся. Мы вошли в «Кауфхоф», где Ка купил пальто, в котором ему будет так комфортно долгие годы. Мы два дня ходили по старым бедным кварталам Франкфурта, где живут турки, заходя в мечети, закусочные, культурные центры, кофейни. Это был мой седьмой роман, но я помню, что записывал все подряд, как старательный писатель-новичок, который пишет первый в своей жизни роман. Я обращал внимание на все детали, вроде того, были ли в 1980-х годах трамвайные пути на том или ином углу улицы…

То же самое я делал и во время поездки в Каре — маленький город на северо-востоке Турции, где происходит действие моего романа. Так как город был мне плохо знаком, мне понадобилось часто ездить туда, чтобы собрать материал: во время моих поездок я узнал его — улицу за улицей, магазин за магазином, познакомился с его жителями, завел друзей. Я заходил в самые дальние, самые бедные районы этого самого дальнего, самого бедного города Турции, общался с безработными, просиживавшими целыми днями в чайных без малейшей надежды найти работу, со студентами лицеев, с полицейскими и «людьми в штатском», постоянно сопровождавшими меня, а также с издателями газет, тираж которых никогда не превосходил 250 экземпляров.

Я не ставлю перед собой задачу поведать вам сейчас о том, как я работал над «Снегом». Я рассказываю все это, чтобы подойти к важному для писательского искусства вопросу, к пониманию которого я приближаюсь с каждым днем, работая над своими книгами: вопрос этот заключается в том, как преодолеть «иного», «чужого», «врага» у себя в сознании. Конечно, романы пишут о людях, чтобы лучше понять человеческую сущность, представив героев в знакомых нам по собственному опыту ситуациях. Прежде всего, нам хочется, чтобы кто-нибудь в романе напоминал нам нас самих, чтобы книга объяснила нам, кто мы такие. Поэтому мы рассказываем истории о матерях, отцах, о семьях, о домах, об улицах — таких, как наши, о городе, в котором родились, о стране, где живем. Но странные и волшебные правила, которые определяют искусство романа, помогают превратить нашу семью, наш дом и наш город в такую семью, дом и город, которые будут близки и знакомы всем. Часто говорят о том, что «Будденброки» — слишком автобиографичный роман. Но когда я впервые начал читать эту книгу — в семнадцать лет, — я читал не повествование о его семье — тогда я не очень хорошо был знаком с его автобиографией, — а историю семьи как таковую, которая очень напоминала мне мою семью и жизнь. Чудесные механизмы искусства романа позволяют нам преподнести всему человечеству нашу историю как историю, которая могла бы быть историей любого человека.

Да, роман — это искусство рассказать о своей жизни так, будто это жизнь другого человека. Но это лишь одно свойство этого великого творения, которое уже четыреста лет завораживает читателей и вдохновляет нас, писателей. Другое его свойство — именно это и привело меня на улицы Франкфурта и Карса — это возможность прожить жизнью других людей. Так, великие романы помогают нам расширить наши возможности, преодолев границы личности других людей. Другие люди становятся «нами», а мы — «другими». И конечно же, каждый роман может одновременно выполнять эти функции. Он и рассказывает о нашей жизни как о жизни других людей и позволяет нам написать о других людях как о нас самих. Для этого не обязательно ехать в другие города, бродить по другим улицам, как делал я, когда работал над «Снегом». Большинство романистов прибегают к воображению, чтобы превратиться в других и суметь написать о других как о себе. Позвольте мне привести пример, который напомнит о том, что я говорил о литературном родстве: если бы однажды утром, проснувшись, я бы оказался огромным тараканом, что бы со мной произошло? За каждым великим романом стоит писатель, для которого самое великое удовольствие — воображать себя другим, творчеством преодолевая границы собственного «я». Если бы я однажды утром проснулся огромным тараканом, то исследование о тараканах было бы мне ни к чему; пока я бы бегал по стенам и потолкам, а всем в доме было бы в этой ситуации противно и даже страшно, и даже мои родители швыряли бы в меня яблоками, мне все равно нужно было бы найти способ стать Кафкой. Но прежде, чем попытаться стать кем-то другим, нужно сначала провести исследование. Необходимо задуматься вот о чем: кто этот «другой», которого мы пытаемся вообразить?

Это существо, столь непохожее на нас, вызывает в нас первобытный страх, желание защититься, чувство ненависти и страха. Мы хорошо знаем, что эти чувства воспламенят наше воображение и дадут нам силу писать. «Писатель», обязанный соблюдать правила своего искусства, чувствует, что отождествление себя с этим «иным» принесет хорошие плоды. А еще писатель знает, что если он будет пытаться думать не так, как думают все, и верить не в то, что все, то это сделает его свободным. История романа — это история освобождения: с помощью воображения, поместив себя на место других, мы меняемся и становимся свободными.

Таким образом, Даниэль Дефо вообразил себя и Робинзоном, и его рабом Пятницей, когда писал «Робинзона Крузо». А «Дон Кихот» вызывает в воображении и рыцаря, живущего в мире книг, и его слугу, Санчо Панса. И мне нравится читать «Анну Каренину», самый блестящий роман Толстого, написанный счастливым в браке человеком, вообразившим несчастливую в браке женщину, погубившую и свою семью, и саму себя. Вдохновил Толстого Флобер: писатель, который никогда не был женат, создал в своих фантазиях уставшую от жизни женщину, Эмму Бовари. В самом великом аллегорическом романе современной литературы — «Моби Дик» Мелвилла — автор исследует страхи, терзавшие современную ему Америку, представляя чужие ей культуры в виде белого кита. Сегодня невозможно представить юг Америки без того, чтобы не вспомнить, что Фолкнер когда-то писал в своих романах о темнокожих. Точно так же чувствуется, что чего-то не хватает, когда какой-либо немецкий писатель, который хочет обратиться ко всей Германии, но забывает прямо или косвенно отобразить турок или беспокойство, связанное с ними и их платками. А если какой-нибудь турецкий писатель не сможет представить курдов и другие национальные меньшинства Турции, а также пропустит некоторые темные пятна в ее истории, о которых принято умалчивать, то его произведение, на мой взгляд, окажется неполным.