Орхан Памук - Другие цвета

Памук:Я глубоко убежден, что это своего рода наказание за популярность и политические взгляды. Но я не хочу говорить на эту темы: это выглядит так, словно я оправдываюсь. Возможно, я в чем-то неправ.

Корреспондент:Где вы обычно работаете?

Памук:Я всегда считал, что место, где ты спишь или живешь, не годится для работы. Домашние ритуалы и мелочи почему-то убивают воображение. Они убивают демона во мне. Рутина обыденной домашней жизни в чем-то убивает воображение и заставляет мечтать о другом мире, подхлестывающем творческую фантазию. Поэтому у меня всегда были офис или небольшая квартира для работы.

Но однажды я провел полсеместра в США, пока моя бывшая жена писала диссертацию в Колумбийском университете. Мы жили в маленькой квартирке для семейных студентов, поэтому мне приходилось спать и работать в одном помещении. Семейная жизнь была повсюду, и это выбивало меня из колеи. Поэтому по утрам я обычно прощался с женой как человек, который уходит на работу, проходил несколько кварталов и возвращался как человек, который приходит на работу.

Десять лет назад я нашел квартиру с видом на Босфор и на старый город. Это, должно быть, один из самых прекрасных видов Стамбула. Квартира расположена в двадцати пяти минутах ходьбы от моего дома. Там полно книг, и рабочий стол стоит у самого окна. Я провожу там каждый день около десяти часов.

Корреспондент:Около десяти часов?

Памук:Да, я люблю работать. Многие считают меня очень амбициозным человеком. Возможно, они правы. Но мне нравится то, что я делаю. Мне нравится сидеть за столом, — так ребенок увлеченно, с удовольствием, возится со своими игрушками.

Корреспондент:Орхан, ваш тезка, рассказчик из романа «Снег», говорит о себе как о служащем, который каждый день ходит на работу, в присутствие. Вы также дисциплинированны в работе?

Памук:Я всегда подчеркивал определенную схожесть этих профессий — писателя и служащего. В отличие, скажем, от поэтов, традиционно уважаемых в Турции. Быть поэтом очень престижно. Большинство османских султанов и государственных деятелей были поэтами, но не в нашем, современном понимании. Столетиями люди, писавшие стихи, считались интеллектуалами. Они собирали свои стихотворения в рукописи, так называемые «диваны», поэтому османская придворная поэзия называлась «диванной поэзией». Многие османские политические деятели создали свои «диваны». Традицию «диванной поэзии» отличает глубокий философский смысл и утонченный стиль. Знакомство с культурными традициями Запада обогатило нашу национальную поэзию, смоделировав новый образ поэта — борца за правду, и повысив его престиж в обществе. С другой стороны, писатель — это, по существу, человек, который упорно и терпеливо, как муравей, преодолевает трудный путь. Нас очаровывает не его демонизм или романтичность, мы восхищаемся его терпением.

Корреспондент:Вы когда-нибудь писали стихи?

Памук:Мне часто задают этот вопрос. Когда мне было восемнадцать лет, я писал стихи и даже кое-что публиковал в Турции, но потом оставил это занятие. Мне кажется, я осознал, что поэт — это глас божий. Ты должен быть одержим поэзией. Я же понял, что со мной Бог не говорит. Поначалу меня это огорчало, но потом я задумался: что я могу сказать от Его имени? И я начал писать — медленно, дотошно, прочувствованно. Так пишут прозу, произведения художественной литературы. Моя работа была сродни работе служащего. Некоторые писатели считают подобное сравнение оскорбительным. Я не принадлежу к их числу: я работаю как служащий.

Корреспондент:Вы считаете, что с годами пишете легче?

Памук:К сожалению, нет. Иногда я чувствую, что мой герой должен войти в комнату, но я не знаю, как мне заставить его сделать это. Возможно, сегодня я больше уверен в себе, что, впрочем, зачастую оказывается совершенно бесполезным, потому что ты уже не экспериментируешь, ты просто пишешь то, что выходит из-под твоего пера. Последние тридцать лет я занимаюсь беллетристикой, и я должен развиваться в этом направлении, оттачивая мастерство. Но иногда, сам того не предполагая, я по-прежнему оказываюсь в тупике: герой не может войти в комнату, и я не знаю, что делать. До сих пор — тридцать лет спустя!

Я придаю очень большое значение — вероятно, в силу своего образа мышления — делению произведения на главы. Когда я пишу роман, я, в большинстве случаев заранее зная сюжетную линию, делю его на главы и продумываю каждую деталь сюжетного хода каждой конкретной главы. Я не обязательно всегда начинаю с первой главы и пишу последующие по порядку. Если я ощущаю некий кризис, что порой для меня неплохо, я могу начать писать с любого места, которое вдруг меня заинтересовало. Я могу писать с первой главы по пятую, а потом, если что-то не понравится, перейти к пятнадцатой и продолжить работу с этого места.

Корреспондент:Вы хотите сказать, что заранее продумываете всю книгу?

Памук:Именно так. Например, в романе «Меня зовут красный» много героев, и каждому герою я отвел определенное количество глав. В процессе работы я вдруг понимал, что в данный момент хочу «быть» именно этим персонажем: закончив одну из глав, посвященных Шекюре, например седьмую, я перескакивал к одиннадцатой главе, где речь снова шла о ней. Мне нравилось быть Шекюре. Переход от героя к герою, от одной личности к другой, иногда оказывается очень непростым.

Последнюю же главу я всегда пишу в самом конце и с первого раза. Это точно. Мне нравится дразнить себя, спрашивая, каким должен быть финал. И по мере его приближения я останавливаюсь, возвращаюсь к предыдущим главам и, как правило, переписываю их. Но конец всегда один.

Корреспондент:В ходе работы вы даете кому-нибудь читать рукопись?

Памук:Я всегда читаю рукопись тому, кто разделяет со мной жизнь. И я благодарен, если этот человек говорить: «Почитай еще» или «Покажи, что ты сегодня написал». Во-первых, это стимулирует, а во-вторых, напоминает родительскую похвалу. А иногда человек может сказать: «Извини, мне не нравится». И это хорошо.

В соблюдении этого ритуала я чем-то похож на Томаса Манна, которым не перестаю восхищаться. Он обычно собирал всю семью, шестерых детей и жену, и зачитывал им отрывки из рукописи. Мне нравится. Отец, рассказывающий сказку.

Корреспондент:В молодости вы хотели стать художником. Когда любовь к живописи уступила место любви к писательству?

Памук:Когда мне исполнилось двадцать два года. С семи лет я хотел быть художником, и моя семья смирилась с этим. Они думали, что я стану известным художником. Но потом со мной что-то произошло, — я вдруг понял, что занимаюсь не тем. Я забросил живопись и тут же начал писать первый роман.