Михаил Делягин - Возмездие на пороге. Революция в России. Когда, как, зачем?

Все это родовые признаки спецопераций.

Проводя политику, которую невозможно проводить открыто в силу ее вредности для общества, правящая бюрократия вынуждена проводить ее скрытно, прибегая тем самым к наиболее подходящим для тайных воздействий методам спецопераций.

Принципиально важно тем не менее, что спецоперации по самой своей сути являются исключительно тактическими мероприятиями. Осуществляемые в стратегических целях, то есть имеющие долгосрочный характер, спецоперации неминуемо и непроизвольно, в силу самой своей природы выходят из-под контроля своих разработчиков и операторов (а зачастую и просто переживают их) и начинают развиваться самостоятельно, в рамках своей собственной внутренней логики, становясь органичной частью политического процесса.

Можно с высокой степенью уверенности утверждать, что спецоперации, выходящие по тем или иным причинам за рамки сугубо тактических мероприятий, со временем перестают быть спецоперациями. Накладывая на начальном этапе весьма серьезный отпечаток на ход нормального политического процесса и грубо корректируя его (именно в этом заключается их смысл), в дальнейшем они постепенно поглощаются им и перерождаются в его элементы. Эти элементы часто остаются весьма существенными для его хода, но действуют и развиваются уже не по своим собственным закономерностям, а по законам и правилам, общим для всех субъектов общественно-политической жизни.

Конечно, в момент выхода на политическую арену и первое время после него, когда они развиваются еще в рамках собственной, «специальной» логики, спецоперации являются весьма необычными элементами политического процесса. Прежде всего, их возникновение (а также возникновение связанных с ними общественных структур и элементов) и поведение в это время практически не поддаются прогнозированию при помощи стандартных аналитических методов и представляются для носителей этих методов иррациональными. Включенные в спецоперации структуры, как правило, экстремально жестко относятся к своим оппонентам, а в момент выхода из-под контроля – и к своим создателям, с оглушающей эффективностью и простотой «заметая следы» в силу остаточной «специальной» логики. Всегда, пока они сохраняют свою специфику и не «растворяются» полностью в обыденном, «регулярном» общественно-политическом процессе, они склонны к значительно большим, чем обычные структуры, эгоизму и агрессивности.

Надо сказать, что наша страна накопила достаточно большой опыт государственного управления при помощи спецопераций. То, что этот опыт представляется преимущественно негативным, в сочетании с исключительно тактическим характером спецопераций служит достаточным аргументом против сколь-нибудь масштабного применения в будущем этого весьма специфического и обоюдоопасного инструмента.

Наиболее известным примером применения спецопераций представляется ставшая уже хрестоматийной деятельность Зубатова, которая, несмотря на всю свою первоначальную успешность, завершилась сногсшибательным поражением, во многом способствовавшим Октябрьской революции и приходу к власти большевиков. [54]

Значительно менее известной, хотя и не менее разрушительной по своим последствиям представляется серия операций, направленных на разрушение сетей белогвардейского и западного шпионажа, проведенных советскими спецслужбами с середины 1920-х до конца 1930-х годов. Их суть заключалась в создании в Советском Союзе фиктивного антисоветского подполья, энергично ищущего контакты с западными эмиссарами. После привлечения внимания и завоевания доверия, а зачастую и получения значительной поддержки это фиктивное подполье ликвидировалось вместе со значительными сетями действительных агентов и шпионов, развернутых на территории Советского Союза.

Излишне объяснять, что без проведения соответствующих спецопераций (первые из которых известны нам под названиями «Трест», «Синдикат» и «Синдикат-2») значительная часть оппозиционно настроенных советских граждан никогда бы не была вовлечена в деятельность этих шпионских или диверсионных сетей, не совершила бы тем самым государственных преступлений и, соответственно, не была бы репрессирована. Эти жертвы государственных провокаций, которые без их проведения остались бы добропорядочными, а в значительной части – и вполне благополучными советскими гражданами, как правило, даже не рассматриваются в качестве издержек ни мемуаристами, ни нынешними апологетами спецопераций.

Однако главным аргументом против спецопераций в качестве методов государственного управления представляется трагический конец серии, без всякого преувеличения, блистательно успешных операций «Синдикат». Поскольку практически каждая из предшествующих операций западных разведок заканчивалась болезненным крахом, для продолжения серии этих операций и втягивания западных спецслужб во все новые авантюры нужно было раз за разом повышать масштаб подставляемых противнику фиктивных антисоветских операций. Это создало бы для него все больший соблазн, которому он не мог бы противостоять, несмотря на прошлые болезненные неудачи. Принципиально важно, что наращивание «наживки» не могло идти бесконечно; насколько можно понять, уже операция «Синдикат-4» вовлекла в себя значительную часть командных кадров Красной Армии, включая ее высшее командование. Участники операции эффективно соблазняли западные разведки (в первую очередь германскую) призраком подготовки военного переворота в Советском Союзе, направленного на свержение власти ВКП(б) и уничтожение советского строя.

По-видимому, знаменитое сообщение о якобы готовящемся в Советском Союзе антисталинском перевороте, переданное Сталину чехословацким президентом Бенешем, отражало именно наработки операции «Синдикат-4», воспринятые всерьез немецкой разведкой и тем более чехословаками. Сталин, конечно же, знал о проводимой его собственными спецслужбами операции и по идее должен был только радоваться правдоподобности подготовленной ими дезинформации. Однако болезненная подозрительность, естественным образом развивающаяся у носителя абсолютной (или близкой к таковой) власти, по всей вероятности, привела к тому, что он поверил разработанной по собственному указанию дезинформации или же просто «на всякий случай» «отреагировал на сигнал», уничтожив всех участников операции «Синдикат-4» так, как будто они действительно являлись тем антисоветским (или, по крайней мере, антисталинским) подпольем, которое изображали для привлечения западной агентуры.

Конечно, внутренняя логика развития диктаторского режима все равно потребовала бы от Сталина провести массированную чистку, освободившись от старых партийных и командирских кадров, воспринимавших его как ровню, а не как божество. Однако эта чистка, как представляется, могла бы пройти несколько позже или принять значительно более мягкие формы. В конце концов, если бы репрессивный аппарат не набрал чудовищные обороты на уничтожении масс «шпионов и вредителей» во время «ежовщины» (в течение 1937 и начала 1938 годов), в последующем не возникла бы категорическая необходимость в его собственном «прореживании» при помощи «встречного пала» репрессий, направленных на сотрудников самой репрессивной машины. При этом роль карательных органов, органически не способных к развитию, да и сама «прививка страхом», полученная советским обществом в конце 1930-х годов и навсегда парализовавшая значительную часть его творческих сил, были бы несравнимо меньше. Соответственно, негативное влияние, оказанное ими на его развитие, было бы значительно более слабым.