Александр Проханов - Симфония «Пятой Империи»

Отлитое из бетона, громадное, как хребет, тело плотины – живое, чуткое. Насыщено приборами, датчиками, улавливает перепады температур и давлений, подземные толчки и смещения. В ее толще ревут водопады, охваченные кольчатым железом. С мерным рокотом вращаются четыре турбины. Взбухают генераторы, хватая из реки хлюпающие глотки энергии. Серебристая череда высоковольтных опор, похожая на стаю журавлей, летит над горами, и в тонких проблесках стекла и металла плещет невидимая синусоида божественного электричества.

Эта стройка – отпечаток огромного пальца, который оставила на дальневосточной земле новейшая история России. Оттиск трагедии. Смертельного обморока. Мучительной комы. Медленного, неуклонного восстания из праха.

Конец 70-х. СССР – воплощение мощи. «Тучные годы» брежневизма. Высокие мировые цены на нефть. Уходят в Мировой океан «наутилусы» советского подводного флота. Стартуют с космодромов невиданные по мощи ракеты. Строятся заводы-гиганты. Возникают в пустынях и топях «города будущего». Энергетика, поспевая за растущей промышленностью, строит одну за одной атомные станции, перегораживает плотинами реки. Сюда, на дикую Бурею, высаживаются первые десанты строителей. Все, как в песнях Пахмутовой. «Зеленое море тайги». «Светит незнакомая звезда». Баржами на необитаемый берег тянут бульдозеры и краны. Взрывы в скалах. Фундаменты первых домов. Поселок Талакан – новая точка на карте. В сопках, распахивая кедрачи и дубравы, тянется трехсоткилометровая трасса. Палатки, балки, бараки. Молодой, яростный, охочий до заработков люд. Комсомольская стройка. Соцсоревнование, вымпелы. Нехватка соляры, бетона. Муссонные ливни, от которых перехватывает легкие. Морозы под сорок, от которых трескается сталь. Энтузиазм, неразбериха – «бригады идут в прорыв». Все новые контингенты строителей, матерые, цвет советской строительной индустрии, умные, умелые, яростные, чьими ручищами лепится новый образ державы, «красного континента» среди трех океанов. Бурейская ГЭС, вместе со старшей сестрой на Зее, призвана питать электричеством дальневосточную цивилизацию Советов. Заводы самолетов и подводных лодок. Мартены и агрокомплекс. Тихоокеанский флот и могучие группировки армии, вставшей у китайской границы. Сквозь рев «катерпиллеров», бурление вибраторов, трамбующих в теле плотины первые тонны раствора, почти не услышали начала Афганской войны. Слабого толчка, колыхнувшего «красный континент».

Машинный зал – длинный драгоценный кристалл, врезанный в шершавую громаду плотины. Легкая хрустальная оранжерея, в которой незримо расцветают волшебные цветы, отделенные хрупким стеклом от морозного пара, жестоких наледей, угрюмых воронок реки. Пространство зала накрывают кружева лучистой стали, сквозь которую летят невесомые световые потоки. Пол выстлан блестящим гранитом и мрамором, стерильно-чистый, в переливах прозрачного света. Углубленные в невидимых чашах, слабо гудят и рокочут, наполняют воздух едва различимой вибрацией четыре агрегата – как колокола на невидимой звоннице. Ощущение храма, святилища, где витает дух техносферы. Архитектура, в которую облекаются четыре мистических алтаря, где трепещут электрические херувимы. Людей не видно. Лишь на диспетчерском пульте перед электронным табло два оператора наблюдают параметры станции, – пульс агрегатов, биения токов, напор воды. Мерцают индикаторы, нежно горят изумрудные и алые линии. Электронная икона, на которую молятся жрецы великолепного храма, взывают к электрическому богу. Нажатие компьютерной клавиши, и громады турбин меняют скорость и мощь. Станция, как межпланетный корабль, с ревом идет в мироздании. Изощренная техника сливается с дикой природой. Мегамашина взаимодействует с человеком. Планетарные силы управляются давлением кнопки.

В удаленной части зала зияют в основании две пустые чаши, как незаполненные проемы звонницы. Ждут колоколов. Туда через год опустят тела турбин, окунут генераторы. В водостоки хлынут студеные воды, взыграют колокола, наполнят станцию священной музыкой техносферы. Станция – консерватория, где исполняются божественные фуги, льются вселенские звоны. Люди в поселке, медведи в тайге, лазурная сойка в прозрачном небе слушают музыку электричества.

В середине 80-х стройка продолжала расти. Шли составы с горючим и техникой. Наращивались коллективы строителей. Возводилось жилье для рабочих. Рождались в поселке дети. Совмин включил стройку в число важнейших. Финансы текли рекой. Под будущую станцию на Дальнем Востоке планировалось строительство шахт, обогатительных комбинатов, новых городов и заводов, исчислялся прирост населения. Но незримая тень легла на страну. Маховик экономики начинал замедляться, увязал в застывающем месиве, все труднее проворачивался в гигантском вареве изнуренного народного хозяйства. Умирали один за другим генсеки. Захлебнулось «андроповское ускорение». Застрекотала, засвистела на все лады залетевшая в Кремль цикада – Горбачев объявил «перестройку». Шли выборы, демонстрации. Царили «демократизация и гласность». Азербайджанцы убивали армян. Сверкали в Тбилиси лопатки десантников. И было не до лопаток турбин. Вся энергия нации уходила в распри и дрязги. Замедлялось развитие, разрушалось управление. Кооперативы, как прожорливые пиявки, отсасывали ресурсы, обесточивали госсектор.

Бурейская стройка замирала. Прерывалось финансирование. Лихорадили поставки. Усилия Министерства, рвение инженеров, зовы о помощи управленцев падали в пустоту, в зловещий омут, куда обваливалась страна. Недостроенная плотина была как одинокий зуб в каменных деснах скал. Дико неслась река, и в ней, среди проклятий и ропота, кружились обломки «советской цивилизации» – канул ГКЧП, Ельцин взбирался на танк, случилась «беловежская жуть». Стройка, еще недавно полнокровная и горячая, наполненная мощью и растущей жизнью, теперь лежала, как раненый зверь, бессильно вздрагивая обескровленным телом. Как и вся страна, разрубленная на части упавшим на нее топором.

Станция окружена лучистым серебром высоковольтных линий, струнами проводов, стеклянными сервизами изоляторов. Кажется, по сопкам бегут, подпрыгивая, прозрачные великаны, передают друг другу невесомые чаши, полные играющих светоносных энергий.

Далекие Благовещенск, Владивосток и Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре и Магадан пьют из этих прозрачных чаш. Сосут Бурейскую ГЭС, как матку. Теребят ее алюминиевые соски.

Станция сопряжена с энергосистемой при помощи распределительных устройств, «подстанций», трансформаторных батарей. Одно устройство – открытое, на заснеженном поле, сочетающее генераторы с ЛЭП-220. «Дедовское», из «прошлого века». Другое – ультрасовременное, закрытого типа. Высокий стальной ангар, свинченные лакированные трубы, комнатная температура, запах сладких лаков. Система герметична, компактна, сверхнадежна. Изготовлена в Швейцарии. Куплена станцией на конкурсной основе, когда, торгуясь с фирмами, удалось сбить цены, приобрести первоклассное изделие западных высоких технологий. Устойчивое к перепадам температур. Не требует кропотливого обслуживания. Долговечность – полвека. Пример того, как западные технологии участвуют в экономическом возрождении России. Трансплантация органов – из живого, цветущего тела западной индустрии в утомленную плоть изношенной русской энергетики. Здесь, на Бурее, не экономят на дорогой зарубежной технике. Подъемные краны, бульдозеры, высоковольтные кабели – их эксплуатация требует высокого мастерства, новой индустриальной культуры, которой овладевают рабочие и инженеры. Эти швейцарские контактные устройства, английская электроника, немецкие кабели – симбиоз двух цивилизаций. Русской, полуразрушенной, остановившейся в развитии двадцать лет назад. И западной, модернистской, обогнавшей нас на десятилетия. Вот так же Петр Первый завозил в Россию голландские инструменты и английские навигационные приборы, создавая армию и флот. Так же Сталин закупал английские станки и американские заводы, заставляя их работать на страну, на оборону, на будущую Победу.