Александр Проханов - За оградой Рублевки

В чем тайна эстетики поп-арта? Что заставляет художника рыться в помойках, выхватывая «умершие» предметы – возвращать их в жизнь, сотворяя из «падали» искусство? Что побуждает человека, если он не бомж и не старьевщик, к посещению свалок, заставляет рыться в грудах «убитых» вещей, делает его археологом? Быть может, то, что раскопки Трои и подмосковная свалка – это хранилища исчезнувшего, мертвого времени, которое, соединяясь с живым, пульсирующим в человеке, силится восстать и воскреснуть? Обломок кресла, в котором дремала твоя любимая бабушка. Абажур, мягко освещавший мирные семейные трапезы. Букетик цветов, подаренный любимому существу. Игрушка, которой забавлялся твой маленький сын, когда утром, в пятне морозного солнца, сидел в кроватке и тряс разноцветным целлулоидным попугаем, а на окне, среди перламутровых сосулек, ворковал голубь-сизарь. «Поп-арт воспоминаний»…

Свалка кормит птиц, собак, лесных лисиц, землероек, муравьев, червяков. Она кормит также странных человекоподобных существ, без пола, без возраста, покрытых шерстью, с намотанным на тело тряпьем. Существа появляются, словно призраки, в тумане свалки, среди колеблемых птичьих стай. Бомжи приходят на свалку с матерчатыми сумками, куда тщательно складывают обретенные на свалке предметы, сортируя их по загадочному признаку. Этим людям запрещено появляться на «полигоне». Они могут быть разносчиками инфекции, или случайно попасть под каток уплотнителя, или украсть консервные банки с испорченным содержимым, чтобы сбыть их по дешевке в торговлю. Но охранники «полигона» смотрят на бомжей сквозь пальцы, боясь их обозлить и обидеть. Ибо рассерженное, оскорбленное существо может мстительно затаиться в кустах и поджечь свалку. И тогда пластмассовый мусор загорается зловонным пламенем, и пожарные машины с воем мчатся тушить ядовитое возгорание.

Вот еще один бомж притулился на расколотом ящике. Вертит в руках старое электросверло, пытается его починить. Грязно-рыжие, обвисшие усы, растресканные губы, корявые пальцы, уродливая одежда, пропитанная зловонием. Он осторожно вертит в руках обломок сверла, дышит на него нежно, совершая чудо воскрешения.

Говорят, что вороньи гнезда на соседних погостах выложены изнутри алюминиевой фольгой, цветными ленточками, нарядными блестками. Птицы подбирают на свалке полюбившиеся частички, украшают ими свои жилища.

Помимо государственных «полигонов», где отходы погребаются с соблюдением всех мер контроля, по научно обоснованной технологии, вокруг Москвы существуют обычные, неконтролируемые свалки, превращающие чудесные подмосковные леса и речушки в смердящие отстойники. Помимо этих «гнойников» и «болячек», имеется несколько коммерческих «полигонов», принадлежащих частым лицам. Эти лица обносят свою частную собственность непроницаемой стеной и колючей проволокой, встречают вас в комфортном офисе, наливают рюмочку коньяка. На обнаженной волосатой груди директора переливается толстенная золотая цепь, а на бритой круглой голове подозрительно и жестоко мерцают стальные глазки.

На эти «полигоны» попасть весьма трудно, ибо на них есть что скрывать. Сюда, под кучей пищевых отходов, без всякого досмотра, могут провезти контейнер с ртутью. Отсюда на колбасные заводы или магазинные прилавки могут отправить синеватую, облепленную мухами тушу коровы или слипшиеся, испорченные куриные окорочка. Катки вместе с мусором могут закатать обезображенный безымянный труп или важную криминальную улику. К тому же, на таких «полигонах» за колючей проволокой трудятся десятки бомжей, нанятых за грошовую плату, перебирающие мусор, извлекающие из него цветные металлы.

Это маленький очаг рабовладельческого общества, где историк может наглядно изучить методы работорговли, способы наказания провинившегося раба, рационы питания из непроваренной каши, нехитрые забавы невольников, в виде попоек под музыку старенького «кассетника», а также показательные казни, когда строптивый раб забивается насмерть железной трубой, кладется под медленный оранжевый каток с шипами и многотонными валиками. Если искать в России самых несчастных, обездоленных людей, то это не матери-одиночки, не вдовы погибших десантников, не беженцы и погорельцы, а эти отверженные, потерявшие имена люди, выловленные умелыми ловцами в джунглях современной русской жизни, привезенные на коммерческий «полигон» для выполнения рабской работы. Роясь в отходах, они сами являются отходами «демократических реформ», которые превратили некогда могучую и цветущую страну в страшный мусорный «полигон».

В чем мучительная эстетика распада, болезненное влечение, заставляющее созерцать тление, разрушение, разложение? Что заставляло живописцев Ренессанса писать анатомические театры с разъятыми трупами? В чем патологическая красота развалин, военных руин, обращенных в лунный пейзаж городов, затонувших кораблей, подбитых танков? И разве «Ад» Данте Алигьери, – не описание страшного могильника погибших душ, в который неотрывно вглядываются живые глаза с ужасом и наслаждением? А Иероним Босх, создавший свои бреды и кошмары, разве он не поставил бы мольберт на этом мусорном «полигоне», где в смрадных испарениях туманятся обломки цивилизации, корчатся страшные маски умершей эпохи, валяется облезшая кожа отторгнутых идеалов и истин, блестит смрадная слизь загубленных репутаций?

Свалка – в копошении странных уродцев, кривых горбунов, лысых колдуний, ошпаренных кипятком двуглавых младенцев. Вот проползает на перебитых ногах размалеванная, с напомаженными губами обезьяна, похожая на демократическую поэтессу. Следом, вприпрыжку, голый, в бронежилете, с возбужденными чреслами, в намалеванных по голым бедрам лампасах, проходит генерал, расстрелявший Дом Советов. С усиками на крысином лице, злобный, с тихим повизгиванием, проскальзывает юрист, составивший текст «Беловежского соглашения». Из мусорного брикета, как из гнилой копны, с огрызками арбуза на ушах, с колечками кислых огурцов на скрюченных пальцах, с берцовой костью в гнилых зубах вываливается по-медвежьи разрушитель страны, весь в трупных пятнах, в гниющих фиолетовых венах на мертвенном лице. И над всем, в промозглом небе – непрерывное мелькание нетопырей, птеродактилей, испачканных пометом ворон и чаек. В напряженных когтях пролетающей черной птицы – обломок двуглавого золотого орла и рубиновой красной звезды.

Лучезарный Космос наполнен обломками спутников, ракет и погибших межпланетных станций. История завалена уродливыми осколками минувших эпох.

Земные народы, некогда цветущие, стоязыкие, теперь превращены в свалку умирающих этносов, растоптанных третьесортных государств, над которыми высится победный столп Манхэттена, объявившего себя вершиной мироздания.