Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2006 #3

С. П. Белецкий с головой уходит в работу, много ездит по губернии, не оставляет свои труды по земельной реформе. Он почти постоянно, как пишут в официальных бумагах, “исполняет обязанности губернатора”, вникает во все сферы вверенного ему дела. Иногда случались и курьезы. Например, считая, что все происходящее в губернии имеет к нему непосредственное отношение, Степан Петрович приехал на открытие самарской синагоги, перерезал праздничную ленту и принял участие в торжественном обеде.

В петербургском журнале “Гражданин” тотчас напечатали саркастическую заметку: “Какое умилительное зрелище: исполняющий обязанности начальника губернии, одной из крупнейших в России, г. Белецкий молится перед торой и вкушает вместе с жидами фаршированную щуку. Интересно, что по этому поводу думает министр внутренних дел?” Здесь камешки летели уже в огород П. А. Столыпина, о дружеских отношениях которого с Белецким было известно.

Мой папа вспоминал, как смеялись над этой заметкой у них дома, когда Петр Аркадьевич переслал вырезку в Самару. В письме он благодарил Степана Петровича за труды по земельной реформе.

В Самаре Белецкие прожили два года. Петр Аркадьевич Столыпин, ставший к тому времени премьер-министром, вызывает Степана Петровича в Петербург на место вице-директора Департамента полиции. Столыпинские реформы, особенно аграрная, были необходимы для развития России, но понимали это немногие. Петр Аркадьевич остро нуждался в разделявших его взгляды преданных помощниках, выдерживал атаки и справа и слева. Всесильный премьер-министр был очень одинок…

Столыпину Белецкий был нужен именно в Департаменте полиции. “Должность вице-директора лишь трамплин”, — намекнул он. Но и без этого намека Степан Петрович слушал только своего кумира. Он жаждал деятельности государственного размаха… Он мечтал быть рядом со Столыпиным…

“После хорошего самарского дома с парком петербургская квартира в Саперном переулке казалась нам сырой, затхлой и скучной, — пишет в воспоминаниях мой отец. — Целыми днями я просиживал на широком подоконнике своей комнаты. Окно выходило на задний двор, похожий на колодец. Была осень, шел затяжной петербургский дождь, и свинцовое небо не было веселым ситцевым, самарским. Брат с утра уходил в гимназию, сестрица занималась с няней Дуняшей своими куклами. Никита, бывший денщик отца, наводил порядок в новой квартире. Моя милая мама все время прихварывала, а когда была здорова, не выходила из Мариинской общины, где работала сестрой милосердия”. (У нее тоже был свой кумир — великая княгиня Елизавета Федоровна. — В. Б.)

Петр Аркадьевич Столыпин, с его сильным, мужественным характером и яркими новыми идеями, казался придворным опасным, против него всячески настраивали государя Николая Александровича. Мой папа вспоминал разговоры об этом своих родителей. Бывая у них дома, Петр Аркадьевич нередко сетовал, как трудно ему приходится в борьбе “с нашими милыми придворными господами, которые сами не знают, что творят”. Он подбадривал Белецкого, понимая, что тому тоже нелегко. А Степан Петрович находился в постоянном страхе за жизнь Столыпина, приговоренного террористами к смерти. Мой папа вспоминал, как недоумевали и возмущались в семье, почему некоторые, даже “приличные люди” оправдывают террористов, зверски убивающих не только намеченных ими деятелей, как правило, верно служивших России, но и тех, кто просто попадался под руку: детей, слуг, случайных прохожих.

Убийство Столыпина в Киеве стало страшным ударом для России. Для семьи Белецких это было глубоко личным горем, потерей близкого человека, Пётр Аркадьевич — крестный моего папы. Особенно страдал Степан Петрович от мысли, что покушение можно было предотвратить. Ползли упорные слухи — товарищ министра внутренних дел Курлов знал о готовящемся покушении через осведомителя полиции, но, не придав информации значения, скрыл ее от департамента полиции и корпуса жандармов, шефом которых был.

В семье Белецких траур. Степана Петровича не радует даже то, что его, вопреки прогнозам завистников, что-де без Столыпина карьере его конец, назначают в феврале 1912 года директором Департамента полиции.

Мой дед принадлежал к когорте столыпинских деятелей, принципиально связавших свою судьбу с судьбой монархии. Он был убежден, что самодержавие в России — основа её сильной государственности, активно выступал против усиления иностранного капитала в стране, всецело поддерживая отечественных, русских промышленников, чем вызывал гнев либералов. Он не изменил своим убеждениям после убийства своего кумира, поддерживал деловые отношения с правыми партиями, консерваторами. В доме бывали члены Государственной Думы Г. А. Замысловский, В. М. Пуришкевич, Н. А. Караулов, собиралась молодежь из Монархического союза.

Эти годы жизни Белецких в Петербурге запечатлелись в памяти моего отца наиболее ярко. “С неизменным детским восхищением разглядывал я фигуру отца, когда в торжественные дни он надевал мундир со многими русскими и иностранными орденами, — записал он потом в Вологде. — Поверх мундира полагалась красивая красная армейская лента со звездой, а сбоку надевалась шпага с серебряными кистями. Обычные брюки заменялись белыми с генеральским золотым позументом. На голову водружалась треуголка с золотым шитьем.

…Когда в воскресные дни мы с отцом прогуливались по Летнему саду, я видел, как штатские раскланивались, снимая шляпы, дамы улыбались, военные козыряли и вытягивались во фрунт…”.

Несмотря на дворянское происхождение, высокое положение, жену “голубых кровей”, дед был удивительно простонароден. Взять хотя бы отношения его со своим денщиком Никитой. Приведу еще отрывок из записей моего папы.

“Отец не принимал посетителей на квартире, у него были приемные часы в Департаменте. Все же некоторые посетители проникали в квартиру благодаря Никите. Никита начал свою службу у отца, когда тот был офицером и отбывал воинскую повинность. Никита сопровождал его во всех путешествиях, был искренне привязан к нему, что не мешало верному слуге шарить по господским карманам, присваивая себе мелочь, пить дорогое вино и пользоваться дорогими сигарами и папиросами. Никите было около шестидесяти, и остальная прислуга звала его почтительно “Никита Антонович Маленький”.

Мы, дети, любили Никиту. С малых лет он носил нас на руках, пел украинские песни, рассказывал сказки, у него было столько интересных для нас вещей: старые погоны, открытки, разные форменные пуговицы. Любил Никита и поухаживать за соседскими горничными и кухарками, но всему предпочитал выпивку и трактир. “Пьешь ты, как лошадь, — ворчал отец, — сопьешься до белой горячки”. “Никак нет, ваше благородие, — отвечал твердо Никита, — разве казак с Полтавщины от горилки хворобу получит?”.