Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2006 #7

Как пишет современный исследователь русского крестьянства Л. В. Данилова, “феодализм отличается от рабовладения… тем, что при феодализме низовая основа социального организма признается членами социума, в отличие от рабов и полусвободных”**. В самом деле, крепостных крестьян в России XVIII — первой половины XIX в. дворянская элита России отнюдь не признавала членами общества…

Крепостное право за много веков породило, с одной стороны, психологию покорности и фатализм людей, с рождения не знавших свободы, с другой стороны — инфантилизм, веру в то, что о тебе думает и заботится добрый барин. Весьма примечательно, что когда по указу 1803 г. о вольных хлебопашцах наиболее либерально настроенные помещики начали отпускать крестьян, то крестьяне одного из помещиков возмутились — а кто о нас заботиться станет? Такая тяга русского мужика к крепкому кулаку не раз давала о себе знать в нашей истории и позволяла удерживаться на “престолах” персонажам, деятельность которых была далека от общественных интересов.

В целом история России последних трех веков, несмотря на различия в формах правления и политических институтах, представляет собой единый процесс, развивающийся несколько по иной логике, чем в предшествующий период. De facto так называемое второе издание крепостного права началось с Петра I и носило не феодальный, а раннекапиталистический, связанный с товарностью хозяйства, характер.

Об этих трех столетиях А. Г. Кузьмин высказывался в разное время и в связи с различными темами, но всегда его оценки были очень емкими и точными. Именно при Петре, по его словам, “крепостное право в самом свирепом виде разольется по России, подавляя и Землю в целом. С общиной теперь мало считается и помещик-крепостник, и государственный чиновник. Но она остается прибежищем для угнетенных, и не случайно, что бегущие от произвола крестьяне опять-таки восстанавливают на новых местах примерно то же самоуправление (казачий круг как его специфический вариант).

Община переживет и столыпинскую реформу — власть долго пыталась использовать общину как опору, эксплуатируя в своих интересах принцип круговой поруки. Реформа Столыпина имела не экономические цели, а политические: разрушить общину как орган крестьянской самодеятельности и отвлечь ее от покушений на помещичьи земли. На время удалось сохранить землю за помещиками. В 1917 году аграрный вопрос оказался главным, и большевики победили лишь потому, что приняли крестьянский “наказ”.

Революции начала XX века были неизбежными. И кардинальные факты этой эпохи — стремительный взлет кооперации (к 1917 году Россия выходит на первое место в мире по этому показателю, включив в разные типы кооперации до 70% населения), а также голосование за социалистические партии на выборах в Учредительное собрание: осенью 1917 года почти 90% избирателей (в том числе 58% за эсеров и 25% за большевиков)”. Разрушая помещичьи усадьбы (а с августа 1917-го по весну 1918 года они были разрушены почти все), крестьяне воссоздавали общину, куда во многих случаях загнали обратно и хуторян. Но восстановить сам принцип делегирования власти снизу доверху они не могли, и потому что самоуправление давно было низведено на самый низший уровень, и потому что лозунг “грабь награбленное” не стимулирует желания выстроить государство до верху.

Крестьянские съезды в ноябре-декабре поддержали власть советов и правительство из большевиков и левых эсеров. Они, разумеется, ратовали за “русский социализм”. Но он и был в то время оптимальным вариантом по крайней мере для крестьян, оставшихся главным, наиболее многочисленным слоем России. Естественно, что “военный коммунизм” встретил резкое неприятие со стороны крестьян. Но политика нэпа их вполне устроила, и община в это время восстанавливается почти на всей территории собственно России.

И в конце ХХ века Кузьмин считал основой возрождения России общинные идеалы, сохранившиеся в российском менталитете: “Разрушить Россию нельзя, пока не искоренено коллективистское сознание большей части ее народа”.

И если национальная идея будет основываться на таком фундаменте, то неотъемлемой ее частью должен стать истинно демократический принцип построения властных институтов “снизу вверх”, создание эффективных органов самоуправления и контроля над бюрократией.

Любая попытка навязать систему самоуправления “сверху” снова приведет к химере. Истинное возрождение России может начаться только “снизу”. На какой основе может проходить сейчас в России самоорганизация общества? Тысячелетнее существование крестьянской общины было обусловлено объективными обстоятельствами. К сожалению, многовековые общинные связи уже разрушены, но культурные традиции остались. На них и следует опираться.

А развитие российского общества невозможно без национальной идеи, без патриотизма, понимаемого как служение своему народу и Отечеству. Но нельзя принести пользу народу, не ведая его истоков, не чувствуя себя сопричастным его истории и культуре.

Русская мысль

(“Тайна человека” и “Письмо о цензуре в России” Ф. И. Тютчева)

Люди темные, никому не известные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мнениями и мыслями… людей, и газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится нечувствительным законодателем его не уважающего человека. Что значат все незаконные эти законы, которые видимо, в виду всех, чертит исходящая снизу нечистая сила, — и мир это видит весь и, как очарованный, не смеет шевельнуться? Что за страшная насмешка над человечеством!

Н. В. Гоголь

…Та частная польза, которую мог бы принести ум человека порочного в должности общественной, гораздо ниже того соблазна, который вытекает из его возвышения.

А. С. Хомяков

В заглавие статьи вынесены слова митрополита Московского и Коломенского Филарета, отражающие не только определенный смысл и пафос “Письма о цензуре в России”, но и важнейшие духовно-психологические закономерности внутреннего мира человека, невнимание к которым мстит за себя постоянным воспроизводством недоуменных констатаций: “хотели как лучше, а получается как всегда”. Тютчев принадлежит к тем русским писателям и мыслителям, которых объединяет органически воспринятая христианская традиция, позволяющая им трезво оценивать любые социальные проекты или политические реформы, исторические тенденции или идеологические построения, исходя из глубокого проникновения в человеческую природу и благодаря, так сказать, “различению духов” в ней, пониманию зависимости метаморфоз и конечных результатов всяких, даже самых распрекрасных, идей от состояния умов и сердец культивирующих их людей. Здесь в первую очередь, конечно же, вспоминается Ф. М. Достоевский, убедительно показавший в “Бесах” точки соприкосновения и пути перехода (через духовную ослабленность и недостаточную нравственную вменяемость) между различными, казалось бы, противоположными идеологическими лагерями, между “чистыми” западниками и “нечистыми” нигилистами, истинными социалистами и революционными карьеристами. Отсюда результат: великодушные “новые идеи” сносятся, как течением реки, реальной психологией людей, иначе говоря, корректируются, снижаются, искажаются и оборачиваются разрушением и хаосом; к ним примазываются “плуты, торгующие либерализмом”, или интриганы, намеревающиеся грабить, но придающие своим намерениям “вид высшей справедливости”, а в конечном итоге “смерды направления” доходят до убеждения, что “денежки лучше великодушия” и что “если нет ничего святого, то можно делать всякую пакость”.