Юрий Фельштинский - От красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство (1917-2036)

Официально стало известно, — вспоминает Володичева, — что Владимир Ильич 6 марта или даже уже 5-го был не в состоянии ни читать, ни работать, ни кого-то принимать, ни что-то предпринимать. С ним нельзя было связаться.

«Официально было известно…», «с ним нельзя было связаться…» — это и есть указание на арест Ленина. Значит, уже 5–6 марта Володичева сообщила Сталину о написанном письме Ленина, равно как и о письме Ленина Троцкому.

«И как было с Надеждой Константиновной — это тоже неизвестно», — продолжала Володичева. Из этого мы обязаны сделать вывод, что одновременно, 5–7 марта арестовали и Крупскую.

М. И. Ульянова, очевидно, тоже арестованная, получила разрешение на телефонный звонок Сталину. Содержание их разговора неизвестно, но из обрывков раздававшегося в телефон крика можно было понять, что она требует немедленного освобождения и угрожает, что в противном случае обратится от имени Ленина с призывом о помощи к рабочим Москвы. На Сталина, похоже, эта угроза не подействовала188.

6 марта Володичева записала в «Дневнике»: «Письмо Владимиру Ильичу еще не передано, т. к. он заболел». Это была последняя фраза «Дневника дежурных секретарей Ленина» (расшифрованная Володичевой в 1956 году).

«Нельзя сказать, знал ли Ленин об ответе Сталина, с точной достоверностью. Да, впоследствии, когда мы были на даче, когда ему стало лучше, это было возможно. Но возможно, а не точно!» — так завершила Володичева свой рассказ о последней схватке189.

Узнал ли после 6 марта бессильный Ленин об ответной записке Сталина, продиктованной или сказанной Володичевой и одобренной Каменевым, — не столь уж важно. В ночь на 10 марта 1923 года в Горках что-то происходит, у Ленина случается очередное ухудшение здоровья, и он теряет речь. Это то, что нам официально сообщается о здоровье Ленина. Через неделю Сталин, со ссылкой на Крупскую, представил в Политбюро извилисто составленное предложение отравить Ленина:

В субботу, 17/III т. Ульянова (Н. К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном «просьбу Вл[адимира] Ильича Сталину» о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл[адимиру] Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мною Н[адежда] К[онстантиновна] говорила, между прочим, что «В[ладимир] Ильич переживает неимоверные страдания», что «дальше жить так немыслимо», упорно настаивала «не отказывать Ильичу в его просьбе». Ввиду особой настойчивости Н[адежды] К[онстантиновны] и ввиду того, что В[ладимир] Ильич требовал моего согласия […] я не счел возможным ответить отказом, заявив: «прошу В[ладимира] Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование». Вл[адимир] Ильич действительно успокоился. Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В[ладимира] Ильича и [я] вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о том и довожу до сведения членов П[олит]бюро ЦК190.

Это первое и единственное указание на то, что к общему хору доброжелателей, предлагавших отравить Ленина, оказывается, присоединилась еще и Крупская. Но узнаем мы об этом почему-то из уст Сталина (а не из письма Крупской, что было бы логичнее, так как все-таки речь шла об умерщвлении ее супруга).

17 апреля, уже без Ленина, открылся XІІ съезд партии. «Владимир Ильич не мог знать и не знает ни порядка дня нашего съезда, ни резолюций, подготовленных ЦК», — сообщил делегатам Каменев.

За день до открытия съезда Фотиева официально передала в его президиум (состоящий из членов Политбюро) текст статьи Ленина «К вопросу о национальностях или об “автономизации”». Поскольку эта работа Ленина уже ходила по рукам в верхах партии (ее размножала грузинская делегация), решено было зачитать ее по секциям без права цитирования. Зиновьев и Каменев выступили против статьи Ленина и поддержали Сталина. Все остальные поступили так же. Грузинские «уклонисты» — Махарадзе, Мдивани и другие — были осуждены, причем их обвинителем выступил оскорбивший их ранее Орджоникидзе. Бухарин призвал голосовать за «превосходные тезисы ЦК и т. Сталина»191.

Победитель был в этот день снисходительным: «Да будет мне разрешено сказать несколько слов по этому надоевшему всем вопросу…».

22 апреля 1923 года, в день рождения Ленина, Сталин преподнес ему подарок: наградил Демьяна Бедного орденом Красного Знамени — за его роль в гражданской войне. И так как это награждение, в то время беспрецедентное само по себе, поскольку наградили поэта-агитатора не в день Красной армии — 23 февраля, и даже не в год окончания гражданской войны, а позже, то в отношении человека никогда не воевавшего приходится предположить, что мстительный иезуит Сталин имел в виду совсем другую гражданскую войну и совсем другую победу — победу в гражданской войне внутри большевистской партии над Лениным.

В период с 7 марта 1923 по 21 января 1924 года как политический деятель Ленин уже не функционировал, а задача Крупской и Ульяновой состояла лишь в том, чтобы предотвратить убийство арестованного в Горках Ленина и продлить сколь возможно его жизнь. Крупская в те месяцы очень осторожничала. Только после смерти Ленина, 29 января 1924 года, она отважилась написать записку Троцкому, которая, по существу, оказалась прощальной:

Дорогой Лев Давыдович, […] то отношение, которое сложилось у В. И. к Вам тогда, когда Вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти. Я желаю Вам, Лев Давыдович, сил и здоровья и крепко обнимаю192.

После смерти Ленина Крупская опасалась и за свою жизнь. Кроме этого, она могла предположить, что теперь наступила очередь Троцкого, чьи позиции в абсолютно мафиозной по нравам партии большевиков гарантировались исключительно личной унией между Троцким и Лениным, заключенной в октябре 1917 года.

И действительно, в январе 1924 года, еще до смерти Ленина, Сталин с Дзержинским предприняли попытку отравить и Троцкого. Сам Троцкий описывает покушение более чем скромно, одной фразой:

Во второй половине января 1924 года я выехал на Кавказ в Сухум, чтобы попытаться избавиться от преследовавшей меня таинственной инфекции, характер которой врачи не разгадали до сих пор. Весть о смерти Ленина застала меня в пути193.

Как здесь не вспомнить еще раз показания чекиста Семенова: «подослать к нему врача, который привьет ему опасную болезнь»194.

Перед самым отъездом из Москвы, 18 января, Троцкий дважды посетил кремлевского врача Гетье. 21 января, через три дня после его отъезда из столицы, Ленина не стало, а оправившийся от болезни Троцкий так и не смог вернуть себе былой политический вес. Но поскольку «таинственный» характер болезни, неразгаданной врачами, самому Троцкому был понятен, он с тех пор перестал покупать в кремлевской аптеке лекарства, выписанные на его имя195.