Валентина Краскова - Наследники Кремля

Элиты приходят на смену друг другу. История становится их кладбищем. Массовые убийства и грабеж, по Парето, — внешний признак, который обнаруживает, что происходит смена Лис сильными и энергичными Львами.

Заговоры часто имеют место, но редко удаются. Заговор — тайное планирование соответствующих действий, направленных на достижение целей, осуществление которых законным путем невозможно. Заговоры — теневая сторона политики. Переворот — удавшийся заговор, но даже в этом случае заговорщикам редко доводится пожинать плоды своих заговоров. Почему? По разным причинам. А самая главная причина заключается в том, что никто не может предусмотреть все последствия своих собственных действий.

Личности приходят и уходят. Император Николай II расстрелян 50-ти лет от роду, Иван Грозный, Петр Великий и Ленин умерли в 53 года, Николай I — в 59, Александр II убит бомбой за полтора месяца до 63-летия, Екатерина Великая умерла в 67 лет. Сталин едва дотянул до 73. Алексей Косыгин умер в декабре 1981 года (76 лет), главный партийный идеолог Михаил Суслов — в январе 1982 (79 лет), Брежнев — в ноябре 1982, а спустя два месяца скончался Николай Подгорный (79 лет). Андропов умер в феврале 1984 года, не дожив несколько месяцев до своего 70-летия, а маршал Устинов в декабре 1984 года (76 лет).

Система обладает собственной мощной инерцией, собственными закономерностями и динамикой.

При советской системе абсолютная власть Генсека была обеспечена сталинской политикой «партийных чисток» и беспрерывных репрессий.

Партийные функционеры разного уровня смотрели на Генсека бездумно, как на вожака стаи, готовые в любой момент принять позу «подчинения». Именно беспрекословное подчинение позволило Горбачеву осуществить «перестройку» — партийные соратники «припали к земле» и подхватили «новые идеи», не успев подумать о том, что готовят собственную гибель. Потом номенклатура сообразила, чем пахнет перестройка, но было поздно — «процесс пошел».

Горбачев вошел в историю в качестве Генсека, похоронившего партию, первого и последнего президента советской империи.

Кремль — политический центр империи.

В год, когда исполнялось 65-летие переезда Советского правительства в Москву, член ВЦИК Иван Яковлевич Врачев вспоминал:

«Были предложены три варианта размещения правительства в Москве. Прежде всего некоторые товарищи, по аналогии с Петроградом, стали называть здания, схожие со Смольным.

Предлагалось здание дворянского женского института, в прошлом запасного дома дворцового ведомства, — большой дом у Красных Ворот, на углу Садовой-Черногрязской и Басманной новой улиц. Называлось и здание Воспитательного дома на Солянке, построенное в 1765–1770 годах. Предлагался и Кремль. Предложение разместить правительство в Кремле было наиболее заманчивым. Кремль — подлинный центр Москвы. В нем много зданий. На случай контрреволюционных выступлений он был удобен и для обороны. К тому же в Кремле в то время хранились самые ценные фонды молодой республики.

Однако звучали и выступления против: Кремль — излюбленное место прогулок москвичей. С размещением в нем правительства свободный доступ придется ограничить, а то и вовсе закрыть. В Кремле находятся храмы. Не будут ли оскорблены религиозные чувства верующих? Не вызовет ли это недовольство у населения?

Историк-коммунист Михаил Николаевич Покровский дал обстоятельную справку об историческом значении Кремля с его замечательными памятниками. Он подчеркнул, что в случае избрания Кремля в качестве резиденции правительства на их сохранность надо будет обратить самое серьезное внимание. Для размещения правительства рекомендовал использовать малоценное в историческом отношении здание Судебных установлений.

Споры разгорались.

Кто-то, фамилии не помню, высказывался против Кремля «по принципиальным соображениям»: нельзя-де избирать для размещения правительства первой в мире республики трудящихся резиденцию русских царей.

— Правительство пролетарской революции не может находиться там, где короновались русские самодержцы! — патетически восклицал оратор. — Ведь штаб нашей революции в Питере разместился не в Зимнем или в другом дворце, а в Смольном…

— Но рабоче-крестьянский парламент заседает в Таврическом дворце, — подал реплику Свердлов.

Выступили с рядом веских соображений и в пользу Кремля… Кстати, я высказывался также за Кремль.

В конце обсуждения слово взял Я. М. Свердлов. Он отверг предложение относительно здания бывшего дворянского женского института из-за его расположения — рядом были основные московские вокзалы, да и от центра по тем временам было далековато.

— Если наше правительство пребывает теперь в Смольном институте, это не значит, что и в Москве ему надо подыскивать институт благородных девиц, — иронически заметил Яков Михайлович.

Отклонил он и предложение об избрании для размещения правительства здания Воспитательного дома и высказался в пользу Кремля.

— Кремль удобен во всех отношениях, — подчеркнул он. — Мы не можем пренебрегать соображениями безопасности, а с этой точки зрения Кремль наиболее подходящее место.

Не обошел он и того, что мотивы против выбора Кремля также серьезны:

— Несомненно, буржуазия и мещане подымут вой — большевики, мол, оскверняют святыни, но нас это меньше всего должно беспокоить. Интересы пролетарской революции выше предрассудков.

Большинством голосов решение было принято в пользу Кремля. На следующий день Я. М. Свердлов уехал в Петроград».

Троцкий в книге «Моя жизнь» писал: «Со своей средневековой стеной и бесчисленными золочеными куполами Кремль, в качестве крепости революционной диктатуры, казался совершеннейшим парадоксом. Правда, и Смольный, где помещался раньше институт благородных девиц, не был прошлым своим предназначен для рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

До марта 1918 года я в Кремле никогда не бывал, как и вообще не знал Москвы, за исключением единственного здания: бутырской пересыльной тюрьмы.

В качестве посетителя можно было бы созерцательно любоваться кремлевской стариной, дворцом Грозного и Грановитой палатой. Но нам пришлось здесь поселиться надолго. Тесное повседневное соприкосновение двух исторических полюсов, двух непримиримых культур удивляло и забавляло. Проезжая по торцовой мостовой мимо Николаевского сквера, я не раз поглядывал искоса на царь-пушку и царь-колокол. Тяжелое московское варварство глядело из бреши колокола и из жерла пушки. Принц Гамлет повторил бы на этом месте: «Порвалась связь времен, зачем же я связать ее рожден?». Но в нас не было ничего гамлетического».