Николай Непомнящий - Не такие, как все. Люди-феномены

Это состояние — особая форма реагирования эмоциональных людей на внешние события и стрессы. Одни, когда им случается переживать несчастья, впадают в истерику. Организм других, наоборот, избирает сон как крайнюю форму ухода от действительности. В основном медики наблюдают пациентов, впадающих в сон на несколько суток. У некоторых сонливость длится неделями, месяцами. Многолетний летаргический сон — явление исключительно редкое.

Тем не менее мать спящей «мертвым сном» Надежды Лебединой увезла ее из клиники «под расписку» в село Могилев Днепропетровской области и решила выхаживать дочь сама. Сон у Надежды становился менее глубоким, она уже могла слабо двигать руками, принимать пищу, но, как свидетельствуют родственники и соседи, никогда не открывала глаза.

Прошли годы, мать состарилась, заболела и уже не могла ухаживать за дочерью. Родственники отвезли Надежду Лебедину в местную больницу, но тамошние врачи признали ее… полностью здоровой. Все анализы оказались в норме, лишь незначительно замедлился пульс и снизилась температура. Возникла мысль устроить ее в дом инвалидов, но с оформлением туда возникли сложности. В конце концов Надежду положили в доме сестры, в одной комнате с умирающей матерью.

Лебедина проснулась в ту минуту, когда скончалась ее мать. Сестра услышала рыдания, доносившиеся из дальней комнаты. Прибежала туда. Слезы катились из-под Надиных опущенных век. Потом она открыла глаза…

Надежда Артемовна поначалу не поверила, что проспала двадцать лет. Думала, что заснула накануне. Утверждала, что ничего не помнит, не слышала никаких звуков. Признала лишь, что сон был «каким-то тяжелым», что-то мучило ее все это время. Поразительно, но всего за две недели она полностью психологически адаптировалась к новой жизни. Признала повзрослевшую дочь, у которой нашла в определенных местах шрамы и родинки. Поверила в свою «непонятную» болезнь. Психиатры уделяли ей много времени, но каких-либо отклонений в психике не нашли.

Надежду, конечно, удивили изменения, происшедшие в жизни за двадцатилетний период сна, но реагировала она на них довольно спокойно. В родном селе, по ее мнению, все осталось по-прежнему. Ощущения Надежды после пробуждения были похожи на ощущения космонавта, долго пребывавшего в состоянии невесомости. Неподъемно тяжелой для женщины показалась ложка, когда в первый раз она попыталась поднести ее ко рту. Врачи научили Лебедину ходить практически заново. В первые недели она просто не могла подняться.

Проснувшись, Лебедина выглядела так же молодо — на свои прежние тридцать с небольшим. Но старела буквально на глазах! Каждый день прибавлял новые морщины, седые волосы. Организм сотрясали настоящие эндокринные бури. Через полгода Надежда выглядела на свои пятьдесят четыре года…

Случай этот не получил широкой огласки в медицинском мире. В середине семидесятых американские медики, узнав об удивительном факте, прислали Лебединой приглашение приехать к ним и выступить в научном центре. Местные чиновники посоветовали «приглашение выбросить и о нем забыть». Не пустили к ней и группу японских тележурналистов, горевших желанием снять фильм…

Рассказывает журналист Владимир Ратманский:

— Многие из нас между делом, очевидно, слышали о летаргических снах. Совершенно загадочное явление, когда человек вроде как умирает, но не совсем, а понарошку: он лежит бездыханный, но внешне будто прилег отдохнуть ненароком. Если в три дня не очнется, так и похоронят несчастного заживо; ежели пробудится, так частенько открывает глаза и поднимается, не к ночи будет сказано, в гробу при стечении скорбящего народа, каковой реагирует на это безобразие неадекватно. Мне довелось услышать такую историю из уст собственной бабушки, в семилетием возрасте впавшей в летаргический сон и проспавшей 79 часов. Врач констатировал смерть, священник совершил свой обряд, и от неминуемой смерти ее спасло только маниакальное состояние отца, не могущего поверить в смерть девочки и мешавшего похоронам…

Комсомолка двадцатых годов, чекистка, член партии с 1923 года, назвавшая своего сына (моего дядю) на общем собрании голосованием Герревдвижем, что в переводе означает — германское революционное движение, а девятью годами позже (мою маму) — Эрой. Во время Второй мировой она работала прокурором Алтайского края, затем адвокатом, до конца жизни смолившая «Беломор» и омерзительную «Лайку» и ходившая на партсобрания, как на праздник. Увы, она не знала Бога, как, впрочем, и большинство из ее подрасстрельного поколения. И тем не менее время повернулось вспять и помимо воли и сознания напомнило ей о тайнах прошлого.

Двадцать лет назад, первого января 1977 года, за два месяца до смерти моей бабушки, я проснулся около десяти утра с квадратной после новогодней ночи головой и направил свои стопы на кухню разжиться рассолом. К своему удивлению, я обнаружил там бабушку: она сидела за столом с закрытыми глазами, раскачиваясь из стороны в сторону и что-то бормоча себе под нос; в уголке рта дымилась «беломорина».

— Бабушка, что с тобой, тебе плохо? — разбежался я, но она, не открывая глаз, в клубах ядовитого дыма, неожиданно властно приказала:

— Сядь! И не встревай. Хорошо, что проснулся, я должна кое-что тебе рассказать. Что — не помню, просто знаю — должна. Слушай же и не перебивай. Так вот, девчонкой я была шаловливой. Всюду нос совала. В тот день дернула меня нелегкая забраться в буфет, где хранились всякие сладости. Доставая банку с вареньем, не удержала ее и разбила. Меня, конечно, наказали и положили рано спать. Детей, как ты помнишь, у нас водилось семеро по лавкам. И вот я, горемычная, лежала одна-одинешенька в кромешной темноте на широченной кровати и незаметно заснула. И вдруг в комнате стало как-то светлее. Смотрю — постель, лежит девочка, точно такая же, как я, а сама я — где-то наверху, под потолком. Стала звать маму — не приходит; и тогда я полетела и оказалась в большой, ярко освещенной комнате, где ужинала вся наша семья. Я зову: «Мама, мама, посмотри, как я умею летать, ну что же вы!», — а они не обращают на меня внимания, словно и вовсе не видят. «Бабушка, дедушка, — кричу снова, — простите меня, я больше не буду варенье воровать!», — а они даже глаз не поднимают. Я, конечно, в слезы, испугалась, и тут передо мной все завертелось, закружилась голова, и я очутилась в длинном-предлинном темном коридоре. Мне показалось там так холодно и тихо, что я закричала от страха и зажмурила глаза. Наконец, приоткрыв веки, я где-то далеко обнаружила слабый мерцающий огонек, который быстро приближался и рос, и вдруг яркий желтый свет брызнул со всех сторон. Он заполнил все вокруг, он был и снаружи, и как бы изнутри, убаюкивая меня, а по временам мне слышались звуки колыбельной. Наверное, я задремала, потому что, открыв глаза, увидела синее небо. Надо мной склонился человек, и его лицо, улыбающееся и доброе, показалось мне очень знакомым. «Здравствуй, Женя», — сказал человек и погладил меня по голове. Я поднялась на ноги, сказала: «Дядя, а ты Бог? Я знаю, я тебя на картинке видела. Это ты меня позвал к себе?» «А ты хочешь у меня остаться? — вместо ответа спросил он. — Посмотри, как здесь красиво». Там действительно было очень красиво и тепло, но я вспомнила маму, отца, сестер и братьев, мне стало их очень жалко и я сказала: «Нет, я не хочу, отпусти меня, пожалуйста, домой». «Ну что же, — улыбнулся Бог, — погуляй немного, а после мы пойдем с тобой к маме». — И растворился в свете, а я осталась одна, огляделась и увидела вокруг себя множество цветов — ярких и ароматных.