Станислав Куняев - К предательству таинственная страсть...

Какая тяжелая музыка (вот он, настоящий металлический рок, тяжёлый металл!) звучит в этом музыкальном ритме, казалось бы, самого немузыкального поэта своего поколения Бориса Слуцкого!

Уходит, вернее, уже ушла эпоха, певцом, мучеником, подвижником и строителем которой он был. Попрощаемся с этой эпохой. Попрощаемся со Слуцким”.

И всё, что я сегодня пишу о нём, — это и есть последнее прощанье с ним. И разрыв, и благодарность, и признанье, и забвенье. Всё одновременно. Осталась одна забота — проститься по-христиански. А последнее слово пусть всё-таки останется за ним:

И жалко, и закономерно, что он не смог своими словами повторить знаменитое: “Нет, весь я не умру…” или хотя бы нечто похожее на есенинское: “Отдам всю душу Октябрю и Маю, но только лиры милой не отдам”, или совсем недавнее: “Другие по живому следу пройдут весь путь за пядью пядь, но пораженья от победы ты сам не должен отличать”.

Весной 1957 года, завершая работу на V курсе филфака МГУ, я вымучивал диплом о публицистике Михаила Кольцова, погибшего в ГУЛАГе, но помнил, что знаменитая настенная газета филологов “Комсомолия” недавно опубликовала мою лирическую поэму. Воодушевлённый успехом, я набрался храбрости, отпечатал на пишущей машинке несколько замечательных, как мне казалось, стихотворений, засунул их в конверт и, спустившись на первый этаж общаги, затолкал толстый конверт в почтовый ящик. Всё это произошло на Ленинских горах в зоне “Б” 63 года тому назад. А стихи свои я отправил в редакцию литературного журнала “Октябрь”, откуда через месяц мне пришёл ответ от неизвестного сотрудника журнала по фамилии Окуджава. Это письмо каким-то чудом сохранилось в моём архиве, чтобы наконец-то быть опубликованным.

“УВАЖАЕМЫЙ ТОВ. КУНЯЕВ!

Чувствуется, что Вы не новичок в поэзии, формальная сторона не вызывает возражений. Но хочется сказать о манере письма. Дело в том, что Вы часто (умышленно или не умышленно) искусственно усложняете структуру стиха. Это искусственность приводит к позе, поза — серьёзное зло в поэтической работе.

Или:

Или:

А как можно “поймать” “непростреленный пистон”? и т. п. Но если в первом стихотворении, несмотря на перечисленные неудачи, в общем поэтическая картина существует, есть то, ради чего написаны стихи, то во втором — главное место занимают рассудочность, риторичность. Ведь как хорошо сказано

Искусственная, надуманная фраза. Не спасают и междометия и внешняя приподнятость стиха

Это обыкновенный крик, он очень неубедителен. Это вместо ненайденного образа. Думается, что у Вас есть всё: и способности, и определённая подготовка, и любовь к стихам. Необходимо быть придирчивее к себе самому, критически воспринимать каждую вновь найденную деталь, не обольщаться.

Очень рекомендуем Вам связаться с литературным объединением “Магистраль”, которым руководит известный критик и поэт Григорий Левин.

Комсомольская площадь, ЦДКЖ. В 8 часов вечера, по понедельникам и четвергам.

С товарищеским приветом!

По поручению редакции журнала “Октябрь”

(Б. Окуджава)”.

Уяснив, что журнал “Октябрь” это тебе не “Комсомолия”, я летом того же тысяча девятьсот пятьдесят седьмого уехал в Сибирь, на журналистскую работу в Иркутскую область, откуда вернулся через три года с грудой стихотворений, и, вспомнив о совете неизвестного мне Окуджавы, разыскал литературное объединение “Магистраль”, в котором и состоялся мой публичный поэтический дебют и в котором я познакомился с литературным консультантом из журнала “Октябрь”…

Что нужно молодому литератору? Прежде всего писать и в этом находить главное счастье. А потом? — Потом печататься, хотя оно не всегда получается, а иногда и просто мешает трезво относиться к самому себе.

Но когда ты молод, пишешь стихи обильно и вдохновенно, тебе совершенно необходим собеседник, слушатель, критик, ровесник, который либо восхитится твоими перлами, либо не оставит от них камня на камне, а потом отдаст на “суд толпы холодной” плоды своего вдохновения. “Ты царь, живи один”, “Ты сам свой высший суд”, — сказал Пушкин, но это для гениев, но не для нас грешных…

Такой средой товарищей-собеседников для меня в начале шестидесятых годов стало литературное сообщество “Магистраль”, куда я забрёл по совету Окуджавы. Помню, с каким нетерпением ждал я наших еженедельных заседаний, как заранее обдумывал, о чём скажу, что восславлю, с чем не соглашусь. Не преувеличиваю — на каждое заседание нашей “Магистрали” я шёл как на личный праздник, на пиршество интеллекта, декламации, восторгов, разочарований. Все мы тогда были уверены в себе, откровенны, добры и беспощадны друг к другу. В те времена молодых издавали крайне скупо, критика не возилась с нами, не нянчила нас, почти не замечала, и мы были сами себе и критиками, и издателями, и слушателями, и читателями. Никаких агрессивных комплексов самоутверждения, которыми болеют многие нынешние молодые литераторы, у нас не было, потому что в первую очередь мы были бескорыстны, не думали, как о конечной цели, о вступлении в Союз писателей, о Литфонде и слыхом не слыхали, о всяческих всесоюзных совещаниях и не мечтали, о Центральном Доме литераторов имели весьма смутное представление, а если и случайно попадали туда, то вели себя робко и целомудренно. Слава богу — многие соблазны в то аскетическое время миновали нас.

Пример бескорыстного служения поэзии подавал нам уже тогда бессребреник Григорий Михайлович Левин, автор до сих пор звучащей песни “Ландыши, ландыши, белый букет”, окружённый своими “студентами”… Не буду перечислять их всех — скажу только, что из “Магистрали” вышло около 50 поэтов, прозаиков, критиков, переводчиков, ставших членами Союза писателей. Целая крупная организация, не меньшая, чем в Иркутске или в Одессе. Ате, кому не хватило таланта, стали редакторами, журналистами, песенниками. А те, кто не стали литераторами, всё равно вспоминают “магистральные годы”, как лучшее время своей жизни, в которое они встречались и с Николаем Заболоцким, и с Ильёй Оренбургом, и с Назымом Хикметом, и с Павлом Антокольским, и даже с Александром Серафимовичем… В те времена известные писатели были отзывчивее и легче на подъём, нежели нынешние. И конечно же чуть ли не все значительные московские поэты военного поколения, чуть ли не все будущие знаменитые поэты моего поколения побывали в те годы в гостях у нас.