Станислав Куняев - К предательству таинственная страсть...

Не меньшим потрясением для поэта-антифашиста Владимира Корнилова было то, что одновременно с газетой Оскоцкого в те годы издавалась газета Проханова “День”, о чём негодовал Корнилов в том же историческом выпуске “Литературных вестей”:

Странно, что поэт, “не читавший газету “День”,знал, что у “Дня” “мозги набекрень”и что он “орган средневековья”…Но как бы то ни было — уже нет в живых ни Оскоцкого, ни Корнилова, а “День” — жив и я покупаю его в киоске каждую среду… А талантливый поэт Владимир Корнилов забыт, наверное, уже навсегда, так же, как и бездарный литератор Оскоцкий. Окуджавский цикл был насыщен картинами о том, как происходила Великая Октябрьская революция не где-нибудь, а именно в Калуге, и Окуджава пытался, как историк, изобразить калужские события 1917 года. Калужские “лабазники” в его ленинском цикле грустят и негодуют, потому что от страха перед революцией из города “сбежал губернатор”.Желая войти в образ калужанина минувшей эпохи, Окуджава сообщает, что “Калуга вышвыривала афончиковых”…Как уроженец Калуги поясню, что “Афончиковы” были до революции и во время нэпа владельцами хлебо-булочного магазина на улице Кирова (бывшей Мясницкой) и фраза “пойду в Афончиков” на моей памяти существовало до перестройки, а может быть, жива и до сих пор… Так что как историк Калуги Булат в этом цикле был на высоте. Однако, как поэт, он позволял себе в калужской книжке немало косноязычия, когда писал о Ленине: “отсвет его(“Ленина”. — Ст. К.) волновался(? — Ст. К.) на звёздах, немеркнущих звёздах красногвардейских”,и многочисленные примеры подобного косноязычия были свидетельством того, что русский язык всё-таки не был родным языком Булата Шалвовича.

Из моего литературного дневника (лето 1994 г.):

“Свежий номер еженедельника “Литературные вести” открывается горестной и сногсшибательной сенсацией: над портретом Булата Окуджава напечатан следующий абзац: “40 миллионов погибших — вот страшный вывод совместной российско-американской комиссии по оценке потерь в Великой Отечественной войне. Соотношение с потерями врага 10:1. Вот цена победы”.

Поскольку официальная цифра немецких потерь, всех — и военных, и среди мирного населения, и умерших от ран и бомбёжек, — общепринятая в Европе, приблизительно равна 8 миллионам, то по логике “Литературных новостей” (десять к одному) мы должны потерять не сорок миллионов, господа журналисты, а восемьдесят. То есть половину населения тогдашнего Советского Союза… И не стыдно вам врать-то? Ну хотя бы бывшие фронтовики, члены редколлегии, тот же Окуджава или Нагибин, пристыдили своих присяжных борзописцев. Ну хотя бы Артём Анфиногенов, который на этой же полосе объявлен “честным летописцем фронтового братства”, сказал своим молодым мерзавцам: “Ребята, побойтесь Бога. Мы и так понесли тяжелейшие потери — двадцать с лишним миллионов… Неужели вам этого мало? Неужели вы так ненавидите Россию и победоносный Советский Союз, что с каким-то садизмом требуете, чтобы погибших было не двадцать миллионов, а сорок или, ещё лучше, — восемьдесят?!”

Недавно праздновали юбилей Окуджавы — бесчисленные передачи, затмившие День Победы, радио с утра до вечера гоняло окуджавские песенки, газеты пест-рели его портретами, а я глядел на всё это и думал: “Нет, всё-таки талантливый человек! Как умеет перевоплощаться! Когда нужен был патриотический шлягер, когда на патриотизм был спрос, — написал песню к фильму “Белорусский вокзал”: “А значит, нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим”. Помню, как со слезой пел её покойный Евгений Леонов… А когда “антипатриотизм” стал более востребованным, тот же Окуджава быстро сообразил, что “чувство патриотизма есть даже у кошки”, и потому незачем гордиться им.

А кровавая бойня третьего-четвёртого октября? В сущности, она была гражданской войной. А ведь тот же Окуджава когда-то пел: “Я всё равно паду на той, на той единственной гражданской…” Вспоминал я эти строки в часы октябрьской бойни и думал: “Где Окуджава? Вроде звёздный час для Булата наступил, гражданская война, обещал пасть на ней и, конечно же, на стороне народа”… Ан нет! Недооценил я талант поэта, способность его к перевоплощению. Посмотрел он на всё происходящее по телевизору и заявил на всю страну:

“Для меня это был финал детектива. Я наслаждался этим <���…> никакой жалости у меня к ним не было”(слова Окуджавы из интервью газете “Подмосковные известия”, 11.12.1993 года). Теми же словами выражала свою радость Новодворская:

“Мы ловили каждый звук с наслаждением”(это о взрывах танковых кумулятивных снарядов в Белом доме); Недаром она же в восторженной статье, названной строчкой из “Окуджавы” — “На той единственной гражданской”, опубликованной в журнале “Огонёк”, где главным редактором был “шестидесятник”-ленинец В. Коротич, так писала о побоище, которое устроили “шестидесятники” по духу Ельцин и Гайдар: “Мне наплевать на общественные приличия. Рискуя прослыть сыроядцами, мы будем отмечать, пока живы, этот день — 5 октября, день, когда мы выиграли второй раунд нашей единственной гражданской . И “Белый дом” для нас навеки — боевой трофей. 9 мая — история дедов и отцов, чужая история.

После октября мы — полноправные участники нашей единственной гражданской (опять она вспоминает Булата). Я желала тем, кто собрался в “Белом доме”, одного — смерти. Я жалела и жалею только о том, что кто-то из “Белого дома” ушёл живым. Чтобы справиться с ними, нам понадобятся пули. Нас бы не остановила и большая кровь…

Я вполне готова к тому, что придётся избавляться от каждого пятого. А про наши белые одежды мы всегда сможем сказать, что сдали их в стирку. Свежая кровь отстирывается хорошо.

Сколько бы их ни было, они погибли от нашей руки. Оказалось также, что я могу убить и потом спокойно спать и есть.<���…> “Огонёк”, № 2–3, 1994 г., стр. 26).

Эти исторические вопли Новодворской явились естественным продолжением “расстрельного” письма 42-х писателей, написанного в стиле письма Ленина “Об изъятии церковных ценностей” и опубликованного в “Известиях” 5 октября 1993 года. Разве что градус патологической ярости у Валерии был покруче. Хотя и в известинском письме защитники Российского парламента, убиенные в тот день, были названы “красно-коричневыми оборотнями”, “ведьмами”, “убийцами” и “хладнокровными палачами”,как будто не их тела были октябрьской ночью погружены на баржу и увезены в неизвестном направлении, а трупы Ельцина, Лужкова, Гайдара и прочих “гуманистов”, “борцов за права человека”.