Вячеслав Зайцев - Боги приходят из космоса

Если человек никогда сам не был на Луне и не слышал о ней рассказов из уст «небожителей», как могло зародиться библейское выражение «твердый, как Луна»? Ведь к подобному знанию мы приходим только сейчас, после мягкой посадки советских и американских лунных станций, а большинство ученых до тех пор считало, что Луна покрыта пылью. Наконец, как человек древности мог умозрительно прийти к мысли, что материя дискретна? В книге Премудрости Соломоновой сказано, что мир создан из «необразного» (т. е. аморфного) вещества!

Как правило, исходный образ, несмотря на все деформации, каким его подвергают создатель и рассказчик мифа или легенды; сохраняет до конца свою «узнаваемость». Так можно ли перенести в небо то, чего нет на Земле?

В древней, религиозной литературе существует образ «небесного храма» или «дома господня», как правило, толкуемый в «космическом», «небесном» плане. Некоторые комментаторы склонны считать этот образ чисто умозрительным. Другие полагают, что человеческая фантазия создала его по аналогии с храмом земным.

«Небесный храм» нисходил на землю с неба, обладая способностью летать. Читаем: «Были громы и молнии, и густое облако над горою (Синайскою), и трубный звук весьма сильный… Гора же Синай вся дымилась оттого, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась…» Картине, нарисованной в ветхозаветной книге, не противоречит образ, виденный Иоанном Богословом: «И отверзся храм Божий на небе… И произошли молнии и голоса, и громы и землетрясение, и великий град».

Можно ли считать, что в обоих случаях описано извержение вулкана? Нет! Слишком конкретно и точно указано направление действия – с неба на землю, т. е. сверху вниз, а не наоборот. В смысле соблюдения точности главных, принципиальных деталей мифы всегда очень надежны. В них не могли быть спутанными «верх» и «низ». Отвергая вулканический вариант, мы можем отклонить и вариант, связанный с молнией.

В I книге Паралипоменон рассказывается о том, как царь Давид, выполняя волю бога, поручил сыну своему Соломону построить «дом господен». В более пространной редакции этот рассказ содержится в апокрифе «О церкви святая святых юже царь Давид виде духом, егда восхищен бысть на небеса». Здесь излагается версия о том, как Давиду, вознесенному на небо, был показан «образ церковный на небесах», положенный впоследствии в основу Иерусалимского храма. Храм на Земле строился в связи с возможностью нового пришествия на Землю бога – если «бог наш к нам придет, то поживет с нами».

Ангелы говорили Давиду: «Да будет (этот образ) домом церковным богу в Иерусалиме». Вернувшись на землю и «рассмотрев… что видел и какую красоту, он призвал Соломона и поведал ему, что видел и слышал, и сказал Соломон: «Как я могу построить дом богу? Ведь господь в нерукотворных церквах живет». И так Соломону, говорившему: «Как я такие дела могу сотворить?» – отвечал Давид: «Я тебе сотворю образ церковный, который я видел, и ты дерзай...». И повелел отрокам своим принести по сту свеч, и сотворил церковь малую, и показал Соломону. И сказал: «Смотри, чадо, как стены, и как столпы, как балки, как верх и как окна».

В обоих документах нет никаких ассоциаций с молнией. Зато на первый план выступают ассоциации с… космическим кораблем!

Можно ли было умозрительно создать образ «небесного храма»? По нашему мнению – нет, если для подобного образа не было никакого прецедента, явления, хотя бы отдаленно напоминающего этот образ.

Могло ли сложиться представление о «небесном храме» под впечатлением конструкции «храма земного»? Внешние черты могли быть и перенесены с земли на небо. Но внутренний смысл, сама природа «небесного храма», его способность «летать», нисходить с неба на Землю—не могли возникнуть под впечатлением земного опыта. Нельзя было поднять с земли в небо то, чего не было на Земле! Невозможно было создать образ «небесного храма», не видев его!

В процессе мифотворчества, несомненно, происходило смешение элементов «земных» и «небесных». Тот или иной «небесный» факт или явление осмысливались «по-земному», толковались «по-земному» с участием большой доли фантазии и воображения. Говоря об идеализме сознания мифотворцев, надо иметь в виду, что этот идеализм проявлялся в процессе абстрагирования и САМОГО ИСТОЛКОВАНИЯ какого-то «рационального», конкретного «зерна». Но само «зерно» не могло возникнуть из ничего. Вспомним слова Ленина из «Философских тетрадей»: «Раздвоение познания человека и ВОЗМОЖНОСТЬ идеализма (религии) ДАНЫ уже в ПЕРВОЙ, ЭЛЕМЕНТАРНОЙ абстракции. Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (понятия) с нее НЕ ЕСТЬ простой, непосредственный, зеркально-мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, ВКЛЮЧАЮЩИЙ В СЕБЯ возможность отлета фантазии от жизни; мало того: возможность ПРЕВРАЩЕНИЯ (и притом незаметного, несознаваемого человеком превращения) абстрактного понятия, идеи в ФАНТАЗИЮ (в последнем счете – бога)»

Принципиальная схема человеческого познания, предложенная Лениным, превосходно объясняет сложность процесса образования понятий и диалектику взаимоотношения реальности и ее отражения в сознании человека.

Надо учитывать еще две особенности процесса познания. Первая состоит в том, что по мере удаления от факта во времени человек склонен все более и более мистифицировать и сам факт, и его отражение, сохранившееся в человеческом сознании Другая особенность состоит в том, что не посредственное отражение с течением времени проделывает эволюцию – из прямого значения оно превращается в иносказательное.

В какие-то времена человек мог видеть, как «бог» выходит из «машины». Сложилась словесная формула «бог из машины». (Выражение приписывается Платону – 429–347 гг., встречается у Менандра – 343–292). Постепенно прямой смысл этой формулы утрачивался, но на смену ему пришел смысл иносказательный. В древнеримском театре выражение «бог из машины» уже стало означать неожиданную развязку действия вследствие вмешательства либо какого-то лица, либо опускавшегося на сцену божества.

Такую же эволюцию могло проделать выражение «тьма кромешная». Буквальный смысл его – «тьма запредельная», «внешняя», т. е. когда-то оно могло отражать представление о тьме космической, о черноте космоса (заметка «Мифы, легенды и космос» в альманахе «На суше и на море», М., 1965). С течением времени эго выражение приобрело смысл, ничего общего не имеющий с первичным, буквальным смыслом.

На двух последних примерах, приведенных нами, можно отчетливо видеть, как «небесное» постепенно утрачивало свое значение и приобретало значение чисто «земного». В том и трудность, чтобы за «земным» разглядеть черты «небесного»!