Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

И еще внушающие сочувствие группы солдат: утратив первоначальный пыл, лишенные поддержки воинской дисциплины, потеряв на линии столько своих собратьев, они бредут в Рыбники, до которых час ходьбы, чтобы поесть и попить.

Ближе к вечеру я встретил Керенского, он объезжает фронт, чтобы поговорить с солдатами. Командующий корпусом представил меня ему, и мы обменялись несколькими фразами. Он произвел на меня впечатление человека убежденного. Узнав, что я принимал участие во вчерашнем бою, он спросил меня, играла ли в нем роль республиканская идея? Спросил также, развернули ли те, кто шел на приступ Дзикеланы красные знамена? Я ответил, что не видел ни одного и даже красных кокард тоже видел очень мало. Но сказал также, что офицер-республиканец произносил в траншеях речи о демократической республике. Я мог бы еще прибавить, что победу в этой атаке принесли воинские качества русских, а не новые политические идеи, так несвоевременно распространенные и ослабившие армию. Но свое мнение я оставил при себе.

В этот вечер Керенский подписал декрет: Временное правительство выдавало каждому полку красное знамя, заменив им то, с каким до этого солдаты ходили в атаку. С этим знаменем солдаты в дальнейшем будут защищать свои позиции [156].

Должен признаться, цвет мне ничего не говорит. Видно, у правительства не нашлось времени придумать, чем заменить великолепных орлов, какие до сих пор реяли над полями сражений.

Полк, который сражался вчера, получил название «полк 18 июня» (русский календарь отстает от нашего на тринадцать дней) [157].

Солдаты обожают военного министра так же, как обожали царя: ни понимания, ни знания ничуть не прибавилось. Говорят, что Керенский крайне честолюбив. Верю и надеюсь. У него внимательный взгляд человека, который не хочет терять связи с действительностью. И если он допустил ошибки скверными нововведениями в армии, то, полагаю, согрешил по неведению, будучи согласен по существу с опытными генералами. Возможно, он честолюбив, но он патриот и производит впечатление человека, который готов пожертвовать жизнью за свои убеждения.

…В этот вечер последовали контратаки, их отбивали. Всю ночь высоту Дзикеланы охраняли заградительным огнем, верх холма полыхал.

4 июля

Этим утром генерал [В. А.] Лавдовский сообщил мне, что по представлению генерала [А. Е.] Гутора, командующего армиями фронта, мне пожалован орден святого Владимира с мечами и бантом.

Вчера в контратаках у нас отбили несколько позиций. Солдатские комитеты продолжают свою пропаганду под огнем противника, и люди, забытые тыловыми службами, оставшиеся без пищи, их слушают. По счастью, отношения между солдатами и офицерами без всяких слов улучшились, их связала общность потерь – 30 % среди солдат и 70 % среди офицеров [158].

Я каждый день обхожу наши линии, а они весьма обширны. Сегодня в полдень я пришел в бывшую немецкую траншею, последнюю из тех, что мы удержали, где находится батальон. Через два часа я снова туда вернулся и увидел там только восемь офицеров и трех солдат.

– Что случилось? Боши [159]в пятидесяти метрах, а вас десять человек защитников!

– Да, но сменный батальон пока не подошел.

– Неужели у вас покидают позиции до того, как подошла смена?

– Ничего не поделаешь, солдаты решили, что слишком долго находились на первой линии.

Каждый день, когда я в одиночку возвращаюсь по траншеям в штаб, я вижу множество солдат, которые направляются низом в Рыбники выпить чаю, оставив позиции, где лежат тела их товарищей, убитых в атаке. А среди раненых в лазарете я заметил немало с отстреленным указательным пальцем на левой руке.

5 июля

В траншеях Дзикеланы, где я снова провел день, повсюду горки мертвецов – и внизу, на дне, и на парапетах. Их оставили гнить на солнце по четыре-пять человек. Я сел возле двух мертвых русских, почерневших от жары, вместе с колонной на марше, которая шла на смену тем, кто находится в последней немецкой траншее, где мы еще держимся.

Напротив меня старый солдат с морщинистым лицом, добрыми спокойными глазами. Он смотрит на меня какое-то время, потом спрашивает:

– Скажи, товарищ, почему воюем?

На плохом русском языке я постарался объяснить, что нужно защищать свободу. Что лучше умереть, чем терпеть насилие.

И прибавил:

– Иначе что стоит наша жизнь?

– Да, – согласился он. – Жизнь, она мало чего стоит.

Помолчав, я спросил его:

– А почему ты здесь, товарищ? После революции ты бы спокойно мог отправиться домой.

– Да потому, что вроде бы все говорят, что надо быть тут.

Его взгляд остановился на трупах возле меня, потом он поднял на меня глаза и сказал со вздохом:

– У этих уже есть и земля и воля (слова, какими пользуется революционная пропаганда).

Он снова посмотрел на мертвецов, потом сказал соседу:

– А сапожки-то какие хорошие! Жалко их тут оставить гнить!

Но увидев, что я ни в малейшей степени его не поощряю, не решился снять сапоги. Послышалась команда, все мы встали и отправились к траншее, находящейся в 50 метрах от неприятеля.

Что с ним сталось, со стариком солдатом с добрыми, внимательными, жадными глазами?..

Старое Поречье, 23 июля / 5 августа 1917 г.

Прошло две недели, и только сегодня у меня появилось время упорядочить мои записки и записать свои впечатления от поспешного и печального отступления по Галиции. Чечены, полк иррегулярной кавалерии, к которому я был прикомандирован, занял эту деревню. Два полковника, полковой адъютант и я разместились в большом польском замке. После долгих утомительных маршей у нас появилась возможность немного отдохнуть среди греческих колонн и столетних темных елей.

Позади горькие тяжелые дни. Все могло бы быть совсем по-другому с нашим-то численным превосходством, с замечательными качествами русской армии, какие она проявляла, пока ее не вовлекли в величайшую авантюру и не испортили.

Масштабная операция 1 июля, задуманная Брусиловым, базировалась на взятии нами Лемберга [160]. Генерал Гутор, командующий армиями Юго-Западного фронта [161], поставил на главном направлении 7-й Сибирский армейский корпус, он был хорошо экипирован и его моральный дух внушал оптимизм. Корпус должен был идти на Лемберг через Бжежаны [162].

Одновременно с ним 12-й корпус под командованием генерала Черемисова, занимавший северную часть Станиславова [163], должен был выступить, привлечь к себе внимание и вызвать перемещение неприятельских войск. Маневр этот мог завершиться взятием маленьких городков Галича и Калуша, после чего распространиться на места, не имеющие никакого политического значения, где любые военные успехи не принесли бы никакой пользы.