Лидия Чуковская - Борис Житков

Но этот интерес не угасал, и Житков умел внушить его читателям интерес и любовь к изобретателю радио Попову, и к строителям Волховстроя, и к изобретателю литографического способа печати, - ко всем, кто своим творческим, вдохновенным трудом, подобно "кофейному сочинителю" петровского времени, "участвовал в преемственном труде поколений".

ГЛАВА VI

В августе 1936 года Борис Житков приступил к осуществлению замысла, который представлялся ему привлекательным с самого начала его литературной деятельности. На всем протяжении своего литературного пути - и в 1924, и в 1933, и в 1937 годах - он, то в качестве редактора, то в качестве одного из авторов, принимал участие в попытках издательств создать энциклопедию для детей. По тем или другим причинам - иногда по вине издательства, иногда авторов - энциклопедии эти так и не увидели света.

И все-таки Борис Житков оставил после себя энциклопедию. Да еще такую, которая вся, от первой страницы до последней, написана им одним. Да еще самую трудноисполнимую, какую только можно себе вообразить: энциклопедию для малышей, которых и читателями-то не назовешь, потому что они и читать еще не умеют - только-только говорить научились. И самое любимое их слово: "почему?".

В августе 1936 года впервые появляются в письмах и дневнике Житкова упоминания о будущей энциклопедии - о "Почемучке", как он ее называл в просторечии, то есть книге, озаглавленной: "Что я видел".

15 августа 1936 года записано: "Надо браться за книгу для четырехлеток", и 17 августа: "Написал за эти три дня 7 страниц "Почемучки".

И с тех пор - целая серия записей, вызванных опасениями и тревогой. Трудность избранной задачи и увлекала и пугала его. "Очень трудную форму я взял, - пишет он сестре 30 августа 1936 года, - от первого лица. И этому "я" 4 года. Объясни метро - мозги вывихнешь. Ну, да там видно будет: напишу до конца, а там начну вычеркивать, что уж очень туго будет. Этакого никто нигде еще не писал. Тропинок по этим джунглям не проторено, и я рвусь целиной и уже ободрался достаточно. Но передыхать тут нельзя, иначе от всего откажешься. Сядешь наземь и заплачешь".

"По ночам я пишу... "Почемучку", - записывает он в дневнике 31 августа 1936 года. - Уж дело близится к трем листам... Не было еще примера "производственной" книжки для четырехлетних". "Поверьте, что описать метро почемучьим языком мне было нелегко, - писал он 1 сентября 1936 года художнице Сафоновой, иллюстрировавшей его книгу. - Из мозгов, говорю, опилки сыплются".

Каждый рассказ Житкова для маленьких - будь то "Красный командир", или "Разиня", или "Как папа меня спасал" - имеет драматическое зерно, напряженный сюжет. Житков понимал, что и "познавательная" книга для маленьких должна иметь сюжет, развиваться драматически, иначе дети, да еще четырехлетние, будут воспринимать ее со скукой, то есть не воспримут вовсе. Книга "Что я видел", по замыслу автора, - энциклопедия, собрание ответов на самые разные "почему". Она должна объяснить четырехлетнему ребенку, что такое метро, что такое баштан, Красная Армия, аэропорт и зоосад. В научно-художественных книгах Житкова для подростков сюжетом, придающим им драматическое напряжение, были "перипетии научной мысли". "Провалы и удачи гениальных исследователей - вот что должно драматизировать "производственную" книгу", - писал Житков в статье "О "производственной" книге". Четырехлетние же не интересуются перипетиями научной мысли и провалами и удачами исследователей. Они ждут прямого ответа на прямые и совершенно конкретные вопросы: что такое метро? Кто живет в зоологическом саду? А почему у слона такой длинный хобот? Значит, сюжетом "познавательной" книги для маленьких не может быть "борьба и трагедия", драматизировать ее должно что-то другое. Чем же будут связаны между собой все эти предметы, столь далекие друг от друга: баштан и аэропорт, Дворец пионеров и Красная Армия?

Сюжетом книги Житков сделал путешествие четырехлетнего Алеши. С мамой Алеша побывал в Москве - впервые увидел вокзал, поезд, а потом такси, семафор, гостиницу, Кремль. Из Москвы он отправился на Украину, к бабушке в колхоз, - тут увидел он леса и поля, огороды, сады, баштаны. Потом на самолете он прилетел к отцу в Харьков. В пути и на месте неустанно спрашивал Алеша: "Почему?" Мальчик познает мир - вот что сделалось сюжетом книги - и познает его не статически, а, как и свойственно детям, - в действии.

"Алешка-Почемучка" - лицо не выдуманное. В 1935 году Житков жил в Москве у своей сестры, Александры Степановны. Соседом его был четырехлетний Алеша. Борис Степанович много возился с Алешей, рисовал ему картинки, клеил игрушки, радовался его смышлености, а когда начал работать над энциклопедией - читал ему отдельные главы. По поводу одного такого чтения он записал у себя в дневнике: "Алешка (ему четырех нет, но, правда, он на редкость башковитый) слушал жадно. Его сверстник, чуть постарше, - тоже".

Но, конечно, не один Алешка послужил прототипом для маленького Почемучки, а десятки и десятки малышей, которых Житков любил наблюдать. Продолжала служить ему верную службу и его поистине необыкновенная, живая и острая память о детстве.

По свидетельству С. Я. Маршака, Горький чрезвычайно ценил людей, которые "умеют глубоко и талантливо помнить детство".

Эту глубокую и талантливую память автора о детстве чувствуешь сразу, чуть только открываешь едва ли не любой из тех рассказов Житкова, где повествование ведется от лица ребенка.

В статье "Что нужно взрослым от детской книги" Житков насмешливо отзывается о воспитателях, которые, живя бок о бок с детьми, знают их только как "материал для обработки", так, "как столяр дуб", но "не спрашивайте его, как дуб цветет, какие корни". "Настоящая детская жизнь" идет "под носом" у такого воспитателя, но не видимая для него, "шепотом", втайне.

Сам Житков хорошо понимал, "как дуб цветет", "какие корни". Вспомним "Пудю" и рассказ "Как я ловил человечков". Оба рассказа поражают точным, памятливым воспроизведением скрытой, "идущей шепотом" детской жизни. Оба маленькие, всего в несколько страниц, рассказы эти передают самую душу детства и в этом смысле могут быть сопоставлены с такой замечательной книгой, как, например, "Детство Никиты" Алексея Толстого.

Кто, кроме ребенка, мог в меховом хвостике, оторванном от шубы, увидеть живого зверька? Кто, кроме шестилетнего мальчика, испугавшись, что оторвал этот хвостик и теперь ему попадет, мог судорожно совать его назад в мех, думая: "Как-нибудь да пристанет!" А другой мальчик, глядя на маленькую модель парохода, населил ее человечками:

"Маленькие, как раз по росту пароходика... Чуть ниже спички. Я стал ждать, не поглядит ли кто из них в окошечко. Наверно, поглядывают. А когда дома никого нет, выходят на палубу. Лазят, наверно, по лестничкам на мачты. А чуть шум, как мыши: юрк в каюту. Вниз - и притаятся".