Игорь Дамаскин - Сталин и разведка

Однако Сталин принял нас весьма холодно. Он упрекнул за непонимание реальностей войны и спросил, как, на наш взгляд, можно использовать «Монастырь» и другие радиоигры для оказания помощи нашей армии в наступательных операциях, и предложил расширить рамки радиоигр, отметив, что старые приемы не подходят к новой обстановке.

Сталин вызвал генерала Штеменко, начальника оперативного управления Генштаба, и тот зачитал приказ, подготовленный еще до нашего разговора. В соответствии с приказом, мы должны были ввести немецкое командование в заблуждение, создав впечатление активных действий в тылу Красной армии остатков немецких войск, попавших в окружение в ходе нашего наступления. Замысел Сталина заключался в том, чтобы обманным путем заставить немцев использовать свои ресурсы на поддержку этих частей и «помочь» им сделать серьезную попытку прорвать окружение. Размах и смелость предполагавшейся операции произвели на нас большое впечатление. Я испытывал подъем и одновременно тревогу: новое задание выходило за рамки прежних радиоигр с целью дезинформации противника».

И, наконец, последний раз Судоплатов увидел Сталина в конце февраля 1953 года.

«Я был очень возбужден, когда вошел в кабинет, но стоило мне посмотреть на Сталина, как это ощущение исчезло. То, что я увидел, меня поразило. Я увидел уставшего старика. Сталин очень изменился. Его волосы сильно посерели, и хотя он всегда говорил медленно, теперь он явно произносил слова как бы через силу, а паузы между словами стали длиннее. Видимо, слухи о двух инсультах были верны: один он перенес после Ялтинской конференции, а другой — накануне семидесятилетия, в 1949 году.

На этот раз обсуждались два важных вопроса: о реорганизации зарубежной разведки и о террористическом акте против Иосифа Броз Тито, руководителя Югославии. Выслушав мнения по первому вопросу, Сталин сказал: «Бюро по диверсиям за рубежом следует сохранить как самостоятельный аппарат с непосредственным подчинением министру. Оно будет важным инструментом в случае войны для причинения серьезного ущерба противнику в самом начале военных действий. Судоплатова также следует сделать заместителем начальника Главного разведуправления, чтобы он был в курсе всех наших агентурных возможностей, чтобы все это использовать в диверсионных целях».

По второму вопросу Сталин передал Судоплатову написанный от руки документ и попросил прокомментировать его. Это был план покушения на Тито, по справедливому мнению Судоплатова, совершенно невыполнимый (так как он предусматривал использование агента «Макса» — И.Р. Григулевича, совершенно не подходящего для этой цели), что он и высказал, глядя в глаза Сталину.

«Однако Сталин прервал меня и, обращаясь к Игнатьеву, сказал, что это дело надо еще раз обдумать, приняв во внимание внутренние „драчки“ в руководстве Югославии. Потом он пристально посмотрел на меня и сказал, что, так как это задание важно для укрепления наших позиций в Восточной Европе и для нашего влияния на Балканах, подойти надо к нему исключительно ответственно, чтобы избежать провала, подобно тому, который имел место в Турции в 1942 году, когда сорвалось покушение на посла Германии фон Папена».

На этом разговор закончился, и больше эта тема не поднималась, так как через десять дней Сталин умер.

О встрече со Сталиным резидента в Хельсинки Бориса Аркадьевича Рыбкина (он же Ярцев, он же «Кин») рассказала в своих воспоминаниях его жена, разведчица и писательница Зоя Воскресенская-Рыбкина. Обстоятельства этой встречи и полученное Рыбкиным задание — в главе «Была ли у Сталина личная разведка».

Разведчик-нелегал, а позднее руководящий работник «легальной» разведки, Василий Зарубин, и его жена Елизавета (урожденная Горская) вписали яркую страницу в историю советской внешней разведки.

В октябре 1941 года Зарубин был назначен главным резидентом в США. Ему подчинялись сразу две резидентуры — в Нью-Йорке и Вашингтоне.

Ночью 12 октября 1941 года, когда немцы подходили к Москве, Зарубин был вызван в Кремль. Никаких признаков нарушения нормального ритма жизни, суматохи или подготовки к эвакуации, а тем более к бегству, он там не заметил. Его проводили в приемную. Несколько человек, военных и штатских, молча сидели в ожидании.

— Товарищ Зарубин, — полувопросительно, полуутвердительно произнес Поскребышев. — Сейчас вас примет товарищ Сталин.

У Зарубина заныло под ложечкой. Он знал, зачем едет в Кремль, но значительность этой фразы поразила его.

Через несколько минут, после выхода очередного посетителя, Поскребышев пригласил Зарубина в кабинет.

Сталин сидел за столом. При входе Зарубина поднялся, сделал несколько шагов ему навстречу и, пожав руку, предложил сесть. Сам продолжал стоять, затем принялся не спеша ходить по кабинету.

После короткого доклада Зарубина Сталин сказал:

— До последнего времени у нас с Америкой, по существу, не было никаких конфликтных интересов в мире. Более того, и президент и народ поддерживают нашу борьбу с фашизмом. Нашу тяжелую борьбу. Но недавно мы получили данные, что некоторые американские круги рассматривают вопрос о возможности признания правительства Керенского в качестве законного правительства России в случае нашего поражения в войне. Этого им никогда не дождаться. Никогда! Но очень важно и необходимо знать об истинных намерениях американского правительства. Мы хотели бы видеть их нашими союзниками в борьбе с Гитлером. Ваша задача, товарищ Зарубин, не только знать о намерениях американцев, не только отслеживать события, но и воздействовать на них. Воздействовать через агентуру влияния, через другие возможности…

…Когда Зарубин уже встал, чтобы уходить, — беседа была закончена, Сталин сказал:

— Исходите из того, товарищ Зарубин, что наша страна непобедима. — Он немного помолчал и добавил: — Я слышал, что ваша жена хорошо помогает вам. Берегите ее.

Сталин знал, что говорил. Конечно, он готовился к беседе. Но и без того Елизавета Горская была известна ему. Когда-то давно, в конце 1920-х годов, она была женой знаменитого эсера-террориста Блюмкина, убийцы германского посла в Советской России, Мирбаха, в 1918 году. Позднее Блюмкин стал сотрудником ВЧК, а в 1929 году его командировали в Турцию, чтобы следить за Троцким. Вместо этого он связался с Троцким и привез от него в Москву письмо Радеку, которое тот поспешил передать в ОГПУ. Горская, уже расставшаяся к этому времени с Блюмкиным, жила в Москве, работала в ОГПУ и, в известной степени, способствовала задержанию Блюмкина, не откликнувшись на его просьбу об укрытии.

В цепкой памяти Сталина сохранилось «Решение Политбюро от 30 октября 1929 года, п.30. О Блюмкине: