Конрад Лоренц - Человек находит друга

Тот же самый фактор, который, возможно, вызвал этот регресс, – медлительность большинства сумчатых и лёгкость охоты на них – вероятно, способствовал и полному одичанию австралийской собаки.

Мне хотелось составить собственное мнение о сущности натуры динго и о его поведении с домашними собаками, а потому я решил вырастить щенка-динго у себя дома. Удобный случай представился, когда Сента, мать Стаси, и самка-динго в Шенбруннском зоопарке забеременели одновременно.

Я как раз засунул моего динго в портфель, когда Антониус внезапно взглянул на часы и воскликнул:

– Боже мой! Мне пора. Я должен быть на похоронах старика Вернера! А вы разве не идёте?

– Конечно, иду! – Тут я вдруг сообразил, что именно это важное дело маячило все время где-то у меня в памяти.

Профессор Фриц Вернер был моим учителем, и я питал к нему глубочайшее уважение – в наши дни трудно найти человека, который знал бы животных так, как он. Его узкой специальностью была герпетология, то есть он занимался амфибиями и рептилиями, но в то же время он был выдающимся зоологом широкого профиля и принадлежал к тому ныне почти исчезнувшему типу учёных, которые способны с одного взгляда узнать любое ползающее или летающее существо. Его эрудиция была огромна и охватывала буквально все классы животного мира. Ходить с ним на экскурсии было столь же интересно, сколь и поучительно, потому что он почти без колебаний сразу же называл практически любое живое существо. Те, кто бывал с ним в его многочисленных экспедициях в Северной Африке и на Ближнем Востоке, рассказывали мне, что фауну этих областей он знал не худе, чем фауну своей родной страны. Вдобавок профессор Вернер с большим успехом разводил животных в неволе, и я получил от него массу сведений о том, как нужно содержать террариумы.

И вот теперь я оказался в весьма затруднительном положении: я хотел отдать последний дог моему глубоко почитаемому учителю, но в то же время мне нужно было как можно скорее доставить динго к его приёмной матери в Альтенберг. Однако я был уверен, что щенок будет спокойно спать в теплом гнезде, которое я устроил для него у себя в портфеле, а потому мы отправились из Шенбрунна прямо на кладбище. Я надеялся затеряться где-нибудь в конце процессии, но профессор Вернер был холостяком и почти не имел родственников, и мы с Антониусом, как ученики покойного, которых он всегда отличал, вынуждены были идти за гробом в первых рядах. И вот, когда мы, полные искреннего горя, стояли перед открытой могилой старого зоолога, из глубины моего портфеля внезапно раздался тонкий, пронзительный вопль – вопль щенка, призывающего мать. Я расстегнул портфель и сунул в него руку, чтобы утихомирить маленького динго, но он только завизжал ещё пронзительнее. Мне оставалось одно – поскорее скрыться. Я осторожно пробрался сквозь густую толпу, а Антониус, как настоящий друг, последовал за мной. Подавив смех, он сказал:

– Это оскорбило чувства всех, кто там присутствовал… кроме старика Вернера. – И на глазах у него показались слезы.

И как знать? Возможно, из всех, кто стоял у могилы, ближе всех старому профессору были мы с маленьким динго в портфеле.

Приехав в Альтенберг с моим портфелей, я сразу же прошёл на террасу, которая на время была отдана в распоряжение Сенты, и преподнёс ей австралийского кукушонка. Динго тем временем успел отчаянно проголодаться и теперь непрерывно скулил и повизгивал. Сента услышала его ещё издали и направилась мне навстречу, тревожно навострив уши. Собаки видят довольно плохо, да Сента была и не настолько умна, чтобы сообразить, что её малыши на месте.

Жалобные вопли, доносившиеся из портфеля, разбудили в ней материнские инстинкты, и она уже считала невидимого щенка своим.

Я извлёк динго на свет и положил посреди террасы, надеясь, что она сама унесёт его к себе в ящик. Если вы хотите, чтобы млекопитающая мать приняла чужого малыша, лучше всего подложить его ей перед логовом и в наиболее беспомощном виде. В этом случае копошащееся существо стимулирует материнский инстинкт гораздо сильнее, и приёмная мать скорее всего осторожно унесёт к себе сироту, подброшенного снаружи; если же она обнаружит его среди своих малышей, то воспримет как чужака и съест. В определённой мере такое поведение понятно и с человеческой точки зрения.

Но хотя малыш и унесён в логово, это ещё не означает усыновления. У низших млекопитающих, вроде крыс и мышей, чужой детёныш, лежащий у гнёзда, нередко вызывает реакцию перетаскивания, по позже, в гнезде, он опознается как чужак и безжалостно пожирается. Ещё более элементарно – рефлекторной и, с точки зрения человека, ещё менее последовательной представляется та форма материнской реакции прихода на помощь, которая существует у многих птиц. Предположим для примера, что пеганка, ведущая выводок, увидит в руках экспериментатора надрывно пищащего утёнка кряквы. Пеганка немедленно с удивительным мужеством бросится на человека и буквально вырвет утёнка из его пальцев. Однако такое противоречивое поведение очень просто: призывный крик утёнка кряквы почти не отличается от писка молодых пеганок, и он чисто рефлекторно вызывает у матери-пеганки стремление прийти утёнку на помощь. Однако пушок птенцов кряквы заметно отличается от пушка пеганок, а потому спасённый было утёнок воспринимается рядом с её собственными утятами как чужак, и его вид побуждает в ней реакцию защиты выводка – также чисто рефлекторную. И маленькая кряквы из птенца, которого надо спасти, внезапно превращается во врага, которого необходимо прогнать. Даже у столь высокоразвитого в психическом отношении млекопитающего, как собака, легко может возникнуть такой же внутренний конфликт, вызванный противоположными побуждениями рефлекторного порядка.

Маленький динго поскуливал, и Сента кинулась к нему, явно намереваясь унести его в ящик. Она даже не остановилась обнюхать его, чтобы убедиться, что перед ней действительно её собственный щенок. Вместо этого она сразу же нагнулась над плачущим малышом и широко открыла пасть, готовясь ухватить его для переноса: собаки в этих случаях забирают щенка так глубоко в пасть, что он оказывается позади клыков, которые могли бы его поранить. И в этот момент в ноздри Сенты ударил чужой дикий запах, который динго привёз с собой из зоопарка. Она в ужасе отпрянула и при этом выдохнула воздух с каким-то кошачьим шипением – ни до, ни после мне не приходилось слышать, чтобы собаки испускали подобный звук. Однако затем она снова направилась к щенку, осторожно принюхиваясь. Прошло не меньше минуты, прежде чем она коснулась его носом. Но после этого Сента внезапно принялась ожесточённо вылизывать его шкурку – мне были хорошо знакомы эти продолжительные подсасывающие движения её языка: при обычных обстоятельствах собака слизывает таким образом с новорождённого щенка оболочку плодного пузыря.