Конрад Лоренц - Человек находит друга

Мы приближаемся к песчаному откосу, гораздо более крутому, чем на том берегу. Сюзи обогнала меня на несколько метров, и, когда она делает первые шаги по суше, я замечаю, что она заметно покачивается. Эта лёгкая, длящаяся несколько секунд потеря равновесия, которую я сам испытывал после долгого пребывания в воде, знакома многим пловцам. Однако подходящего физиологического объяснения для неё я не нахожу. Мне довольно часто приходилось наблюдать эту реакцию у собак, но ни разу она не была столь ярко выражена, как у Сюзи в тот день. Во всяком случае, с утомлением она никак не связана – это Сюзи немедленно мне доказывает, бурно радуясь, что мы одолели реку. Она в восторге описывает вокруг меня быстрые восьмёрки, а затем притаскивает мне палку, и мы затеваем игру – я бросаю палку, а она приносит её назад. Когда ей надоедает это развлечение, она опрометью кидается к трясогузке, которая сидит на берегу метрах в пятидесяти от нас. Нет, Сюзи не настолько наивна, чтобы надеяться поймать эту птичку, но она прекрасно знает, что трясогузки имеют обыкновение, пролетев десяток метров, снова садиться, а потому с ними приятно поиграть в охоту.

Меня радует весёлое настроение моей маленькой приятельницы, так как отсюда следует, что она и впредь будет сопровождать меня в этих плаваниях через Дунай. И я стараюсь всячески вознаградить её за первое удачное форсирование реки, а для этого нет способа лучше, чем отправится с ней в длинную прогулку по восхитительному речному берегу, сохраняющему какую-то первозданную дикость.

Гуляя там с четвероногим другом, можно узнать много любопытного, особенно если следовать не своим, а его вкусам и наклонностям.

Сначала мы идём вверх по течению у самого края воды, затем огибаем маленькую старицу, у нижнего конца глубокую и прозрачную. Дальше она превращается в цепь крохотных озёр, все более и более мелких. В подобных старицах есть что-то тропическое: крутые, в буйных зарослях берега, почти вертикально уходящие в воду, окружены настоящим ботаническим садом – высокие ивы, тополя, дубы заплетены лозами дикого винограда, напоминающими лианы; да и типичные обитатели таких мест – зимородки и иволги – принадлежат к семействам птиц, большинство которых составляют тропические виды. Вода заросла всевозможной болотной растительностью.

Тропической кажется и влажная жара, повисшая над этими джунглями в миниатюре, – вынести её с достоинством способен только нагой человек, который то и дело окунается в воду.

И в заключение признаемся, что созданию тропической иллюзии в немалой степени способствуют малярийные комары и многочисленные слепни.

На широкой полосе ила, окаймляющей старицу, можно увидеть следы разных речных жителей, словно запечатлённые в гипсе. Их визитные карточки, отпечатанные в засохшей глине, сохраняются нетронутыми до следующего ливня или до нового подъёма воды. Кто говорит, будто в придунайских болотах уже не осталось оленей? Отпечатки копыт свидетельствуют о том, что там бродит ещё немало гордых красавцев, хотя осенью уже не слышно их трубного рёва – такими осторожными они стали со времени последней войны, заключительная фаза которой разыгрывалась в этих самых лесах. Лисы и олени, ондатры и более мелкие грызуны, бесчисленные кулики-перевозчики, фифи и малые зуйки украсили высохший ил прихотливыми цепочками своих следов. А если эти следы интересны для моих глаз, то насколько увлекательнее они должны быть для носа моей маленькой чау-чау! она наслаждалась пиршеством запахов, которые недоступны нам – беднягам, лишённым чутья. Следы оленей её не интересуют, потому что Сюзи, к счастью, не охотница до крупной дичи – страсть к мышкованию заслоняет от неё все остальное.

Но запах ондатры – совсем другое дело! Держа нос у самой земли и косо вытянув хвост, она выслеживает этого грызуна до самой его норы, которая после понижения уровня Дуная оказалась над водой. Сюзи суёт нос в отверстие, жадно вдыхая упоительный запах дичи, и даже начинает разрывать нору – занятие это совершенно безнадёжно, но я не вмешиваюсь, чтобы не портить ей удовольствия. Я лежу, распластавшись на животе в мелкой тёплой водичке, подставляя спину палящему солнцу, и вовсе не тороплюсь идти дальше.

Наконец Сюзи поворачивает в мою стороны облепленную землёй морду. Виляя хвостом и тяжело дыша, она идёт ко мне и с глубоким вздохом ложится в воду рядом. Так мы лежим около часа, а потом Сюзи встаёт и просит, чтобы мы пошли дальше.

Мы продолжаем путь вдоль почти уже совсем сухой старицы, обходим пригорок и оказываемся у очередного озерца, над которым, не подозревая о нашем приближении – ветер дует в нашу сторону, – сидит огромная ондатра, превосходящая самые смелые мечты Сюзи, гигантская богоподобная крыса, крыса неслыханной величины. Сюзи застывает как статуя, и я тоже.

Затем медленно, точно хамелеон, шаг за шагом она начинает подкрадываться к сказочному зверю. Ей удаётся подобраться к крысе на удивление близко – пройдена уже половина расстояния, которое нас разделяет. И ведь всегда есть шанс, что ошеломлённая неожиданностью крыса прыгнет в полувысохшее озерцо, из которого нет выхода. Нора же её, вероятно, находится там, куда вода доходила прежде, в нескольких метрах от того места, где она сидит. Но я недооценил этой крысы. Внезапно она замечает собаку и молнией бросается вверх по склону, а Сюзи мчится за ней.

Она настолько сообразительна, что не пробует догнать крысу, а старается отрезать её от норы. И в этот миг Сюзи издаёт страстный вопль, какой лишь очень редко вырывается из собачьей груди. Возможно, не растрать она энергии на этот вопль, ей удалось бы схватить крысу, потому что их разделяет всего полтора метра, когда та исчезает в спасительной норе.

Полагая, что Сюзи примется разрывать вход в нору, я ложусь в тёплую грязь, но маленькая чау-чау только с вожделением обнюхивает его, а потом разочарованно отворачивается и присоединяется ко мне. Как и я, она чувствует, что день достиг своей кульминации: поёт иволга, квакают лягушки: а огромные стрекозы, сухо треща крыльями, гоняются за терзающими нас слепнями. Доброй охоты им! Мы продолжаем лежать так до вечера, и я предаюсь такому бездумному покою, что со мной не сравнится ни одно животное, разве что крокодил. Сюзи это надоедает, и за неимением лучшего занятия она начинает преследовать лягушек, которые, обманутые нашей долгой неподвижностью, возобновили свой концерт. Сюзи подкрадывается к ближайшей лягушке и испытывает на этой новой добыче свой «мышиный» прыжок. Но её лапы с плеском опускаются в воду, а лягушка, целая и невредимая, ныряет в глубину. Смигивая брызги с глаз, Сюзи осматривается – куда же делась лягушка? Она видит её – во всяком случае, ей так кажется – на середине озера, где шишки водной мяты несовершенному собачьему зрению, возможно, представляются лягушачьей головой. Сюзи осматривает подозрительный предмет, наклоняя голову сначала налево, потом направо, а затем медленно, очень-очень медленно входит в воду, плывёт к растению и кусает его.