Рольф Майзингер - Секрет рисовальщика

Едва я поравнялся с первой палаткой нашего лагеря, как мне навстречу выскочил Щеглицкий.

— Где Галкин? Ты Галкина видел? — Он был сильно возбужден.

— Да, он там, — указал я в направлении, откуда только что пришел. — Он просил передать, что будет к ужину.

— Какой, к черту, ужин! — возмутился прапор. — Ужин сегодня медным тазом накрывается! Давай тоже собирайся, мы скоро снимаемся отсюда!

Как оказалось, объявился один из пропавших геологов. Толком никто из наших пока еще ничего не знал. Сообщение по рации пришло, как всегда, неожиданно. Мы быстро побросали в грузовик полусвернутые палатки. Благо аппаратура лежала еще нераспакованной в машине. Галкина подобрали у казахского кладбища.

— Этот мужик у одного местного старика дома отсыхает. А до селения километров восемьдесят отсюда. Так что, в лучшем случае к ночи там будем, — делился со мной информацией Дятлов.

Воронян передавал по кузову крупно нарезаный хлеб и наскоро поджареный на углях шашлык. Он что-то недовольно ворчал себе под нос. Мы же глотали еду, стараясь никак не показывать, что мясо сыровато.

В селение приехали уже ночью. Нужный дом нашли быстро, благо их было от силы десять. Старик-казах, с трудом говоривший по-русски, оказался местным лекарем. Может быть, только поэтому он и сумел выходить полуживого чужака. Им был действительно один из трех пропавших геологов. Человек по имени Валерий. Его опознал Галкин по фотографии, предоставленной ленинградцами. Парень все еще находился без памяти. Но хозяин дома убедил нас, что критическая фаза уже прошла. Внешне потерявшийся выглядел неплохо, если не учитывать смертельную бледность и сильный ожог правой половины лица.

Нам предложили сесть в большой комнате на разложенных на полу старых матрасах. Жена лекаря принесла всем чай, за которым последовал шубат, по вкусу здорово напоминающий кумыс.

Со слов старика, он обнаружил Валерия в пяти-шести километрах от своего дома. Жизнь в нем еле теплилась. А от лица несло паленым мясом. Поэтому лекарю пришлось заняться его врачеванием прямо там, в степи. Хорошо еще, что у старика всегда под рукой находились нужные порошки и микстуры. Потом он накрыл мужчину своим халатом и отправился назад, в селение за помощью. А уж когда геолога перенесли в дом, тут уж казах-лекарь занялся своим пациентом всерьез.

Хозяин дома сообщил, что первые две ночи несчастный долго бредил. Порывался вставать, но сил не было.

— Что же он бредил? — спросил майор Галкин.

Старик первые минуты молчал, обводя гостей взглядом. Ему явно что-то мешало говорить. Но скорее всего виной тому были не его слабые знания русского языка. У нас создавалось впечатление, что он просто не хочет говорить на какую-то определенную тему. Однако по своей душевной прямоте он был и не в силах уйти от ответа, а уж тем более соврать гостям.

— Вам трудно говорить об этом? — внимательно наблюдая за метаморфозами, происходящими на лице старика-лекаря, предположил майор.

В знак согласия казах быстро закивал головой.

— Он, видимо, говорил о чем-то страшном? — обвел нас взглядом Галкин. — О чем-то, что местным, возможно, уже давно известно.

— Почему бы тогда ему просто не сообщить нам об этом? — поинтересовался я.

— У азиатских народов не принято говорить о нехорошем. Существует поверие, что таким образом можно легко накликать беду на свой дом и семью. Думаю, что здесь мы имеем дело именно с таким случаем.

Казах продолжал кивать своей плешивой головой, хотя я был уверен, что он не понимал и половины тех слов, которые использовал майор.

— Что же нам теперь делать? — задал вопрос Дятлов.

— Может, попросим его выйти на свежий воздух? — предположил Синицын.

— Это еще зачем? — удивился Галкин.

Лейтенант пожал плечами и улыбнулся:

— Если он боится навлечь беду на свой дом, может быть, он перестанет бояться, если мы выйдем с ним на улицу?

— Ты бы еще предложил его в Алма-Ату свозить, — поднял к потолку глаза майор. — Я уверен, что местным совершенно все равно, где говорить о нехорошем. Повторяю, что для них само упоминание его нежелательно.

На этом расспросы хозяина дома и закончились. На следующее утро Валерий пришел в себя. Его вполне осмысленный взгляд блуждал по нашим лицам. Галкин распорядился вывести парня из духоты дома на свежий воздух. Ноги Валерия подкашивались, и, если бы его не поддерживали под руки, он бы наверное упал. Усадив парня в тени машины, ему принесли пить.

— Как вы себя чувствуете, Валерий? — поинтересовался майор Галкин.

Молодой геолог пошевелил запекшимися губами и прошептал:

— Где я?

— Вы в безопасности, — постарался тут же успокоить парня Галкин.

Неожиданно выражение лица Валерия резко изменилось. Теперь это уже было и не лицо вовсе, а гримаса животного ужаса.

— А-г… а-г… — стал сильно заикаться парень, — это-о-о-о!!!?

Воронян обнял его за плечи, крепко прижав к своей могучей груди. При этом глаза армянина закрылись, а на лице были заметны следы внутренней борьбы. Что меня, однако, больше всего удивило, так это то обстоятельство, что никто, видимо, даже и не думал вмешиваться в непонятные мне действия сержанта. Но вскоре мне пришлось удивляться по новой. Ибо Валерий как-то весь обмяк, а на его лице теперь отражалось самое что ни на есть вселенское спокойствие. Воронян ослабил свою медвежью хватку, слегка придерживая голову геолога.

— Валерий, — тихонько коснулся плеча парня Галкин, — мне необходимо с тобой поговорить. Это одинаково важно как для меня, так и для тебя самого. Ты можешь говорить?

— Могу, — словно бы находясь в трансе, спокойно и без малейшей эмоции в голосе отозвался геолог из Ленинграда.

— Расскажи мне, что с вами произошло? С тобой, с Сергуней и батей?

— Мы поехали к чинку, чтобы поохотиться.

— А дальше?

— У чинка мы разошлись. Борис Изральевич направился вдоль песчаной впадины. Он еще десятью минутами раньше обнаружил следы небольшой стаи сайгаков. Сергуня полез по склону чинка. Он знал расщелины, в которых гнездятся голуби. А я решил еще раз проверить свое ружье, прежде чем последовать за Сергуней.

На лбу Валерия выступила испарина. Майор дал сигнал Вороняну, чтобы тот был начеку и мог вовремя прийти на помощь.

— Что же случилось после? — заметив, что геолог снова молчит, задал вопрос Галкин.

— А потом я услышал крики. Кричал Борис Изральевич. Минутой позже я увидел и его самого. Он бежал очень быстро, размахивая своим ружьем. Я не понял, в чем дело, и вылез из машины, чтобы идти ему навстречу. А вниз по склону уже бежал Сергуня. Он на ходу перезаряжал свое ружье. Видимо, крупной дробью начинял. Когда батя к нам подбежал, он сначала ничего толком не мог объяснить. Но с самого начала было ясно, что нам угрожает какая-то опасность, и он требует, чтобы мы залезали в машину и уезжали отсюда как можно скорее. Когда мы оказались в салоне, батя, расплескивая содержимое своей походной фляги, сделал несколько больших глотков и только потом заорал на Сергуню: «Да, заводи ж ты машину, черт!» Потом он быстро стал рассказывать. Как он спустился на дно впадины и метров через триста увидел трех сайгаков…