Евгений Небольсин - Почему надо поддержать президента? Основные вопросы

Откуда в человеке сие? На самом деле все это тоже заложено в нем – как память, как путь возвращения, как специфическая грань той же радости Царствия Небесного. Сам факт, что человек ходит на ногах, вместо того чтобы разумно ползти, говорит о многом. Люди выгодой никогда не пользовались, а русские выгодой никогда не жили. Да, это тяжелее, опаснее и бессмысленнее, чем передвигаться лежа, но зато мы счастливы так сильнее, и этого достаточно, чтобы идти на любые жертвы, и об этих тяготах даже не ведаем. Более того, даже пускаемся в кружение танца или совершаем полеты в небе без парашюта. В этом прообразе вершится всякая победа над смертью, и Голгофа Христова – первообраз сему. Ведь тяжесть жизни стимулирована радостью бытия, и радость бытия сопряжена с тяжестью жизни, коя в радости перестает быть тяжестью, так же как ад в присутствии Творца становится Царством Небесным, так же как зло становится добром в присутствии добра, а тьма становится освещенной в присутствии свечи – становится проводником световых лучей. Возникшие трудности обусловливают возможность через эти болезни и страдания четче видеть Лицо Творца в чудесах выживания. Все трудности мира – способ видеть Лицо Бога экстазом, без чего мы теряем самих себя. Иными словами, не лежать, а стоять на ногах – этот прообраз Голгофы Христовой не тупость, а средство и способ жить во Царствии Небесном. Так создается видимость контраста, обуславливающая переживание экстаза, с помощью чего мы получаем возможность видеть Его Лик и благодаря этому переживать восторг счастья в Нем. То есть это еще и природа познания.

Мы когда-то были червем и им остаемся, но, неся в себе его несовершенство, движемся к более Божественным высотам красоты. Хотя он так и остался змеем. То есть мы носим его в себе в виде пищеварительной системы и ее желудочно-кишечного тракта.

Контраст контрасту рознь. То есть контраст должен быть образу Его. То есть мы подняли голову как можно выше к небу, и это более подобно Творцу, Который выше всего. А ведь могло быть иначе. Человек мог, к примеру, не ходить на узеньких стопах, а кувыркаться – это тоже тяжесть, но не в образе Бога. А раз так, то это тупик эволюции. Ведь только Он не имеет конца эволюции до подобия Ему из-за Его величия.

Человек и далее будет идти вперед, к большей полноте контраста в Боге, благодаря чему в пределы коего все сильнее будет включаться вся Вселенная (в том числе благодаря научному прогрессу). Человек будет усложнять себе жизнь только для этого, только для этой способности видеть Бога и быть членом Его Семьи, при этом связав в себе всю Вселенную, включая и бездну. Он, человек, отказавшись от чего-то в самом себе, обусловливающего облегчение, и пойдет на иной прообраз Голгофы Христовой, но лишь бы быть на ней всегда. И так будет во все времена бытия человечества. Повторю эту мысль еще раз. Радость о Творце, благодаря коей человек не чувствует тягот, – это не часть физиологии, а он сам и есть по природе, ибо в процессе эволюции не человек природный, а радость адаптируется к этой тяжести. Именно так человек стал прямоходящим, а не ползающим лежа – просто так больше счастья. Человеку нужна эта контрастность в прообразе черного и белого, благодаря коей различимы ориентиры, ведущие к счастью – вечно быть и жить. Мы живем в белом, а черный нужен для свидетельства о белом. Неважно, какой природы данная трудность – она нужна не для того, чтобы испытывать боль, а для того, чтобы найти и удержать в своем сердце счастье, и потому место человека – всегда на краю пропасти, между-между, то есть там, где есть возможность активировать контраст, в коем Божественная крайность контраста переходит в противоположную составляющую контрастности. Таково еще одно определение человека с Богом на понятийном языке эволюции. Этот момент был белой линией древней веры ариев.

Теперь, в наши дни, тяжесть аскезы, к которой он вновь начал адаптироваться, опять имеет несколько иные яви, но, как и прежде, они остаются в пределах утверждения радости бытия того же Царствия Небесного в пределах земного. Счастливому в Боге не следует забывать о том, где он пребывает, и помнить надо, что условием его радости остается радость тех, кто вокруг него. После того как мы покинем этот мир, мы также будем делать то же самое – делиться своим счастьем, и поле брани останется тем же, но уже в иных перспективах и с другими возможностями. То есть аскеза не должна покушаться на счастье человека, но поддерживать его – это очень важно. Причем возрастание в аскезе нужно и жизненно важно, ибо сие есть естество живого, но, опять же, возрастание только в пределах счастья о Боге, то есть без разрушения полноты радости. К примеру, больше и больше работать физически, меньше и меньше есть или обходиться меньшими и меньшими бытовыми удобствами. То есть путь роста может идти именно в этом направлении. Таков путь к Богу.

Итак, человек жил и живет во Царствии Небесном всегда, и несет радость бытия Его через всю историю человечества, и передает ее по наследству, как эстафету. Ничего иного, кроме этой радости о Боге, направления и образа пути к ней, по наследству передать не может. Хотя, конечно, опыт аскезы как условие выживания идет в будущее из глубины веков и адаптирован в физиологии. (Если знания в математике и физике не вписываются в этот опыт аскезы, то они уйдут в небытие как инородное.) Будущее аскезы будет активировать борьбу за спасение Земли от наступления пустынь и в пределах этого рост во всем ином.

Человек – это радость. Вопрос только в том, насколько полно и гармонично радость человека вписывается в эту реалию абсолюта счастья Царствия Небесного в пределах этого временного нашего земного бытия. С этим столкнулись самые древние люди Земли и свой опыт выразили на том языке символов, который был им понятен.

Итак, подобное рождает только свое же подобие. Потому Бог мог дать человеку только доброе – все Свое Царство Небесное, и потому все вокруг нас не может быть злом, а только раем. В пределах именно этого рая может быть мирное сосуществование, и всякое взаимодействие может идти именно в пределах радости рая. Зла нет в природе, но есть противоестественное восприятие человеком этого дара Божьего, инородное Ему поведение и инородное миропонимание о Нем. Бог не дает зла – только добро. Трудность аскезы лишь в том, что добро Его очень тяжело принять как добро на пользу, а без единства с Ним просто невозможно, и от этого мучительно больно.

То есть трудность тут – одно из двух. Либо становится мукой, чтобы человек вернулся к единению с Творцом. Либо усиливает радость восприятия Бога, благодаря чему трудностью оная не воспринимается, ибо оная есть составляющая природы контраста, то есть экстаза, в пределах чего радость распространилась бы сильнее и шире и человек ею владел бы как можно больше в пределах торжества счастья над горем, торжества жизни над смертью.