Яшико Сагамори - «Я просто применяю здравый смысл к общеизвестным фактам»

К сожалению, тот неоспоримый факт, что наши враги оказались аморальнее акул, совсем не означает, что наша собственная мораль безупречна. Странные забавы американских солдаток в Ираке — отнюдь не худшее, что мы творим. Например, компенсация, выплачиваемая из нашего с вами кармана семьям убитых врагов — абсолютно аморальна, так же, как и вся эта война, за которую приходится платить сотнями (а скоро счет пойдет на тысячи) жизней американских солдат и десятками (а скоро счет пойдет на сотни) миллиардов долларов. Не поймите меня неправильно: эта война аморальна не потому, что арабов следовало бы оставить в покое, а потому, что их нужно бить так, чтобы в результате Соединенным Штатам и Израилю терроризм больше никогда не угрожал, а этого-то как раз и не предвидится.

Бушевы извинения взахлеб — куда похабней похождений американской комсомолки в багдадской тюрьме. Кто-нибудь должен был бы ему объяснить, что нельзя проявлять добрую волю к людям, у которых понятие доброй воли отсутствует: когда мы оставляем их в живых, они воспринимают это как слабость, потому что сами они никогда не упускают случая убить тех, кто слабее.

Еще похабнее — неприкрытая радость демократов скандалу в преддверии выборов. Эти люди готовы пожертвовать страной, если гибель ее даст им возможность прийти к власти на обломках. Хуже всего то, что их энтузиазм абсурден. Могущественная клика Клинтонов ни за что не позволит победить в этом году демократу, потому что это означало бы конец президентских амбиций Хиллари. А когда Хиллари станет хозяйкой Белого дома, нам придется мерить аморальность Соединенных Штатов уже совершенно другой шкалой, на которой акул без микроскопа не углядишь.

Аморальней же всех сегодня ведет себя правительство Израиля, без боя отдающее территорию злобному, немощному врагу и заменяющее защиту своих граждан символическими жестами, которые заведомо неспособны отсрочить больше, чем на несколько часов, следующее массовое убийство евреев арабами.

Недавно мне пришло письмо от читателя, который в ответ на мои призывы к честной войне забеспокоился, удастся ли евреям сохранить моральное превосходство над врагом, если они наконец станут бить этого врага всерьез. Я объяснила ему, что в борьбе добра со злом неизбежно побеждает добро, потому что право решать, что такое хорошо и что такое плохо, достается победителю. И потому единственный способ уступить моральное превосходство акуле — это дать себя сожрать.

Приношу искренние извинения акулам за оскорбительное для них сравнение.

Сколько раз вы слышали, что в глубине души все люди одинаковы? Среди великого множества заблуждений, разделяемых представителями всех культур, это, несомненно, — самое распространенное. Оно вселяет в американцев уверенность, что при первой же возможности любой мусульманин забросил бы джихад, сбрил бы бороду и переехал бы в пригород, где, обогатив собою этническое и религиозное разнообразие соседей, он стал бы приглашать их на барбекью на заднем дворе, где он мог бы обмениваться не слишком чопорными анекдотами со своими новыми друзьями, пока поросенок неторопливо исходит нежным соком на гриле, а хозяйка, в тесных шортах и футболке, с волосами цвета вороньего крыла, вьющимися волной по ветру, обносит гостей «будвайзером» и «зинфанделем», удивляясь про себя отсутствию дочери, которая давно должна была вернуться из кухни с фруктовым салатом, а, вместо этого, как выяснится позже, заперлась в гостевой спальне с очкастым еврейчиком из дома напротив и в данный момент изо всех сил старается не подпустить его слишком близко к заветному пределу, не оттолкнув его при этом слишком далеко, чтобы он не потерял интереса к процессу. В силу того же заблуждения, мусульмане твердо верят, что мы при первой же возможности радостно перебили бы мусульман, осквернили бы их трупы, изнасиловали жен, обратили в рабство детей, разрушили города, изгадили мечети, растащили пожитки, и отпраздновали бы победу плясками и раздачей сладостей на улицах Нью-Йорка и Тель-Авива.

Скажи мне, что ты думаешь про своего врага, и я скажу тебе, кто ты.

Каждый верит, что все остальные разделяют его надежды и страхи. Не стоит даже пытаться объяснить мусульманину, что мы предпочитаем никого не убивать, но когда у нас нет выбора, то мы хороним трупы с максимальной быстротой и уважением к мертвым, что их жены, на наш вкус, выглядят ничуть не привлекательней верблюдов, что их верблюды не вызывают в нас сексуальных поползновений, что рабство противно нашей культуре настолько же, насколько оно является неотъемлемой частью их культуры, и что если мы и тронем их пожитки, то только в резиновых перчатках. Точно так же американцы не в силах поверить, что мусульмане не мечтают о демократии, что отделение мечети от государства является для них святотатством, что идея всеобщего равенства им так же мерзка, как обмен женами, и что ни один из них не откажется добровольно от священного права убить любую женщину в своей семье по малейшему подозрению в неверности, потому что их понятие чести базируется, главным образом, на готовности к убийству.

У меня есть для вас хорошие новости и плохие. Вот хорошие: в своей основе все люди и вправду ничем существенным друг от друга не отличаются. А вот плохие: убедиться в этом можно только при вскрытии. Наши общие черты ограничены анатомией и не имеют ни малейшего отношения к цивилизации.

Сравните, например, мать, чей ребенок погиб от руки араба-камикадзе, с матерью самого камикадзе. Мать камикадзе приглашает друзей и родных отпраздновать главное достижение в жизни ее сына. Она гордо делится с ними своей заветной мечтой: она мечтает, чтобы ее пока еще живые 17 человек детей пошли по стопам своего брата, и чем скорее, тем лучше. Она скромно умолчит, что уже умножила $25,000 на 18 и была приятно ошарашена результатом, но гости всё поймут и, слушая ее, будут путаться в нулях, занимаясь арифметикой в уме. Мать погибшего ребенка ничего говорить не станет, потому что не сможет. Воздух, которым она дышит, превратился в невыносимо горький и, к сожалению, очень медленный яд, и ей понадобится время, чтобы понять, что у нее нет выбора, кроме как научиться дышать этим ядом так же, как она дышала тем же сладким воздухом, что ее сын, пока обгорелые ошметки его тела не пришлось соскребать с мостовой.

Неужели вы верите, что эти две женщины в глубине души мечтают об одном и том же? Неужели вы верите, что у них есть хоть что-нибудь общее, кроме принадлежности к одному биологическому виду?