Яшико Сагамори - «Я просто применяю здравый смысл к общеизвестным фактам» — 2

Вы смотрели по телевизору, как евреев вышвыривали из домов, где они родились и выросли, где они не нарушили ни Божьих законов, ни человеческих, и вам так и не пришло в голову, что, как бы ни исхитрялась пропаганда, то, что происходило у вас на глазах являлось самым настоящим погромом, и то, что он был сделан руками евреев и с одобрения большинства евреев Израиля и Диаспоры, сделало его только хуже. Гораздо хуже.

Вчера арабы сожгли синагоги Газы. Шестьдесят пять лет назад горели синагоги Германии. Ни у евреев за пределами Германии, ни у христиан по всему миру особого беспокойства это не вызвало. Но у вас не хватает ума разглядеть простую параллель между этими событиями.

И потому вы заслуживаете того, что неминуемо вас ожидает.

Почетный караул на Красной площади.

Вот, как отозвался один из моих друзей на мою предыдущую статью, «Глас вопиющего в пустыне»:

Хорошая статья, но я не согласен с твоими взглядами на размежевание. Я думаю, что его результаты самоочевидны: арабы не заботятся о собственном будущем и делают все, что в их силах, чтобы его разрушить. Как сказал какой-то израильский деятель, они никогда не упустят возможности упустить возможность. Теплицы обеспечили бы работой 6500 человек. Они их разрушили. Они разрушили синагоги, хотя вполне могли бы найти применение зданиям. Идиоты!

Я никогда не забуду мой визит на Красную площадь много лет назад, когда Советский Союз еще казался нерушимым. Из толпы туристов я смотрела на двух часовых, стоящих у мавзолея. Вокруг ходили, шумели, сверкали вспышками люди. Солдаты стояли неподвижно, словно манекены, уставившись друг другу в глаза, как будто загипнотизировав друг друга до полного ступора. Сначала они показались мне одинаковыми, как два Кена без своих Барби на витрине ФАО Шварц, и я почувствовала облегчение, разглядев, что их правильные славянские лица отличаются одно от другого. Когда я увидела, что один из них моргнул, я поняла, что, глядя на них, я забыла дышать.

Вдруг все стали смотреть куда-то влево. Я тоже взглянула туда и увидела трех солдат, медленно, высого задирая прямые ноги, с синхронностью роботов марширующих по направлению к мавзолею. Двое милиционеров почти вежливо, почти без враждебности раздвинули толпу, и троица подошла к мавзолею, не меняя своего размеренного темпа. Как только часы на Спасской башне забили очередной час, новая смена достигла верхней ступеньки короткой лестницы, ведущей к входу в мавзолей. В тот же момент, солдаты, чья смена наконец окончилась, пришли в движение. Двигаясь с механической точностью статуэток, украшающих старинные часы, новая смена поменялась местами со старой. Отслужившие свое солдаты, подчиняясь неслышимой команде, повернулись кругом и, ступая тем же гусиным шагом, двинулись к воротам в кремлевской стене.

На самом деле, я понятия не имею, почему они называют это «гусиный шаг». Гуси шагают совершенно иначе. Мне их маршировка напомнила повторяющиеся попытки сделать нацистский салют ногами.

Когда во время одной из моих поездок в Израиль я обнаружила, что на Храмовую гору пускают посетителей, я решила не упускать случая посмотреть на третью важнейшую святыню ислама. Израильский полицейский вежливо, чуть ли не извиняясь, проверил содержимое моей сумочки и футляра с камерой, одновременно задавая мне обязательные вопросы. Узнав, что я — еврейка из Соединенных Штатов, он поинтересовался, не собираюсь ли я молиться на Храмовой горе. Я заверила его, что не собираюсь. Он многозначительно попросил меня повторить мои заверения. Я повторила, и он меня пропустил.

Будущий террорист.

Когда мой поход на Храмовую гору был уже позади, я поняла, что подсознательно ожидала чего-то похожего на Красную площадь: чужие, затаенно враждебные люди, служащие своему фальшивому богу, тщательно и с огромным вниманием к самым мелким деталям исполняя изощренные, бессмысленные ритуалы. В то же время меня не оставляло ощущение, что становиться на молитву раком было похабней, чем даже делать «хайль Гитлер» ногами. И в том и в другом несомненно присутствовала тайная издевка над идолом, но я не могла понять, до какой степени эта издевка была непреднамеренной. Я видела фотографии молящихся мусульманских толп, сделанные с птичьего полета, на которых ровные ряды стоящих на четвереньках людей выглядели так же не по-людски, как гусиный шаг почетного караула на Красной площади, хотя мусульманские массы, в отличие от кремлевских часовых, были похожи не на роботов, а, скорее, на колонию насекомых. Технология, как вы знаете, плохо сочетается с исламом. С другой стороны, незначительные отклонения от прямых линий обычно легко заметить и в массе согнанных на молитву мусульман и в пчелиных сотах.

На самом деле, то, что я увидела, взойдя по лестнице на Храмовую гору, ничего общего с Красной площадью не имело. Я увидела огромную плоскость, выложенную каменными плитами, над которой возвышались две знаменитые мечети. Тут и там были разбросаны здания помельче. Несколько скрюченных, подагрических олив росли чуть поодаль. По-видимому, эти оливы были расположены в стороне от маршрута, предписанного неверным, потому что, когда я попыталась подойти к одной из них поближе, чтобы сфотографировать, какой-то неприятный человек в штатском, но с пистолетом в висящей у него на поясе кобуре, подбежал ко мне и, схватив за рукав, поволок меня обратно, отчаянно ругаясь при этом по-арабски. Он явно не знал, что человека в принципе невозможно оскорбить на языке, которого он не понимает. Движимая ничем не замутненной ненавистью, я улыбнулась ему так, словно он приглашал меня на медленный танец, и он захлебнулся собственным визгом. Израильские солдаты в полной боевой выкладке, размещенные вдоль края площади, примыкавшего сверху к Стене плача, не проявили к моим приключениям почти никакого интереса, но, тем не менее, их присутствие существенно понизило уровень моего дискомфорта.

Кентавр в мечети.

За исключением израильских солдат, вокруг меня не было абсолютно ничего, что могло бы понизить уровень моего дискомфорта. Место, где я находилась, было откровенно чужим, откровенно враждебным. Как Израиль мог допустить присутствие этой гниющей раны в самом своем сердце — уму непостижимо. Но я ожидала, что это место будет проникнуто враждебностью ко мне. Чего я никак не ожидала, это увидеть грязь на каменных плитах, которыми была вымощена площадь. Я не ожидала увидеть, как ветер гоняет над этими плитами обрывки газет и пластиковых пакетов. Я не ожидала увидеть стаи бродячих кошек, разгуливавших повсюду, словно хозяева Храмовой горы. Я не ожидала увидеть неопрятных стариков, сидящих тут и там на брошенных на землю ковриках; они ели что-то из газетных кульков и бросали объедки на землю, где к ним тут же сбегались и начинали свару кошки.