Джин Сэссон - Дочери принцессы

Покорившись неизбежному, я покидала дом Элхам, так и не достигнув желаемого. Пока я спускалась по длинной лестнице, мне показалось, что ноги мои словно налились свинцом. Чтобы как-то успокоить нервы, я остановилась па ступеньках и вслух процитировала стихи из Корана:

– Вы не можете наставлять на путь праведный кого пожелаете, только Аллах один ведет того, кого пожелает.

Сын ждал, сидя за маленьким столиком перед кафе. Он не спускал с меня вопросительного взгляда до тех пор, пока я не подошла к нему.

– Ну? – спросил он. Я покачала головой.

– Нет. Сделать ничего нельзя.

Лицо Абдуллы, когда я призналась в своем поражении, помрачнело.

– Пойдем, – сказала я, – пора возвращаться домой.

Когда мы покидали улочку, я обернулась через плечо, пытаясь разглядеть что-то в ночи. Дом Элхам растворился в темноте, словно его никогда и не было.

Когда мой сын заговорил, я велела замолчать, закрыв ему ладонью рот. Я не могла больше сдерживать рыдания.

Не говоря ни слова, сын вез свою рыдающую мать домой.

Как только мы прибыли па виллу, я велела своим ошеломленным дочерям бросить все дела и упаковать вещи. Наша семья покинет Каир, как только отец вернется из казино.

Абдулле я шепнула, что город, который любила с детства, рискует утратить мою любовь, хотя я надеялась, что вечернее событие не станет причиной моей неприязни ко всему египетскому.

В глазах Абдуллы мелькнуло понимание, и я с радостью для себя отметила, что сын понял смысл моих слов.

Пришел Карим, принеся за собой шлейф алкогольного запаха; тотчас последовала неожиданная и длинная молитва Амани, обращенная к Аллаху, в которой та молила его простить прегрешения отца и вернуть отца в благопристойное состояние. Во время молитвы Амани принялась описывать мучительные страдания ада, которые ждали ее семью.

Пребывая и без того в отвратительнейшем состоянии, я быстро устала от горячечного фанатизма Амани. Разъяренная, я довела до ее сведения, что впредь она должна думать, прежде чем критиковать членов своей семьи. Глядя ей прямо в лицо, я заметила, что пока не имею от Аллаха данных о том, что он доверил моей дочери исполнение священной роли воспитателя и наставника человечества,

Я протянула руку, собираясь ущипнуть дочь за лицо, но Карим перехватил ее и крепко прижал к груди. Он приказал Амани оставить нас одних и идти молиться к себе в комнату.

Потом, к моей большой досаде, он разошелся в свойственной пьяным людям манере, говоря, что уже давно заметил мою неспособность сдерживать свой бурный характер, добавив, что теперь, на его взгляд, пришло время преподать мне урок.

Некоторое время мы стояли и молча смотрели друг на друга. Карим спокойно ждал, что я отвечу ему. Губы его от презрения скривились, и по всему было видно, что он находился в редком для него состоянии боевой готовности.

Я, поскольку отношусь к числу женщин, которые с особой яростью встречают грозящую им опасность, быстро осмотрела комнату в поисках оружия, которым можно было бы огреть мужа по голове, но Карим, зная меня слишком хорошо , встал так, что оказался между мной и медным горшком, который я как раз вознамерилась использовать против него.

Но желание драться в одно мгновение улетучилось, поскольку бывают времена, когда я вполне в состоянии рассуждать благоразумно; кроме того, Карим вдвое крупнее меня. Без оружия я явно проигрываю, и справиться со мной ничего не стоит. К тому же не стоило наше несогласие превращать в ссору. Из прошлого опыта я знала, что переспорить подвыпившего мужа невозможно. Тут на смену мыслям пришло чувство отвращения, и я уже забыла, за что вообще полюбила Карима.

Я знала, что для того, чтобы избежать бессмысленной конфронтации, мне следовало оседлать любимого конька.

Я рассмеялась и сказала Кариму:

– Посмотри на себя! Ты напоминаешь слона, угрожающего муравью!

Потом я улыбнулась мужу и сказала, что очень рада, что он вернулся так рано, потому что в такой скорбный час мне очень не хватало его присутствия.

В данный момент Карим явно был не в форме, и мне ничего не стоило перехитрить его. Ошеломленный такой переменой тактики, он с легкостью попался в расставленную мною ловушку. Тотчас ему стало страшно стыдно за свои необдуманные слова. Он погладил меня по плечу и попросил извинения, а затем поинтересовался, что могло расстроить его дражайшую супругу.

Я посмотрела на часы, они показывали почти девять. Едва не обезумев от мысли о том, что бедное дитя, Алхаан, вскоре подвергнется изуверству, я мгновенно забыла о своих заботах и, страшно опечаленная, рассказала мужу о том, что жизнь женщин была лишена прелести и смерть им была бы милее.

Мои темные намеки были Кариму непонятны. Тогда он поинтересовался, разве моя жизнь не была идеальной? Было ли что-нибудь в моей жизни такое, чего не мог бы раздобыть для меня муж?

Зная, что главным источником моего огорчения является социальная несправедливость по отношению к женщинам, он мне напомнил о том, что вместе мы в нашей семье добились того, чтобы паши девочки практически не ощущали на себе социальных предрассудков, все еще существующих в нашей стране. Что еще может сделать, человек, спросил он, чтобы защитить тех, кого любит?

Карим сладко улыбнулся и легко скользнул пальцами по моим губам.

У меня промелькнула мысль., что Карим обладает особым обаянием, которое сглаживает другие, менее привлекательные черты его характера.

Не зная, как назвать мою общую неудовлетворенность положением женщины, Карим объявил, что мне было на роду написано родиться в Саудовской Аравии и что женщины в конце концов должны смириться с той ситуацией, которая определена для них рамками нашей культуры. Муж напомнил мне о том, что Аллаху известно все на свете, и тем, кто привязан к земле, не дано узнать ту цель, которую он преследовал, дав мне жизнь в Саудовской Аравии.

Снова у меня голова пошла кругом, и все переменилось. Я опять испытала к Кариму чувство неприязни и горько пожалела о том, что нельзя всех мужчин переделать в женщин и заставить их пожить в нашем ограниченном, часто жестоком мире достаточно долгое время, чтобы они могли проникнуться пониманием наших проблем. Мне хотелось в ярости наброситься на мужа за его отрешенность от той боли, которую приходится испытывать женщинам.

Как может женщина дать мужчине прочувствовать то горе, что ходит по земле и поочередно навещает каждую из женщин? Понимая всю тщетность своего желания заставить мужчину пережить то, что женщина переживает в нашем обществе, я сказала себе, что слишком взвинчена, чтобы вести нормальную беседу, поэтому предложила мужу пораньше отправиться в постель, чтобы хорошо выспаться и встать освеженным, готовым встретиться с проблемами нового дня.