Егор Летов - Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986-1997

А.: Просто чувствует жизнь.

Е.: Всё, что они делают, уже смыслом наполнено. Это – ум какой-то, мудрость.

А.: Осознание, скажем.

Е.: Поэтому я Свинью не принимаю и принимать никогда не буду. То, что он делает, – это некоторое даже предательство по отношению к року. Когда человек такой лажей занимается – это по меньшей мере обидно.

Р.: Понятно. Но ты относишься к этому делу как сподвижник?

Е.: Да.

А.: Кстати, ты знаком с идеей «Ъ»?

Е.: Терроризма? Знаком. Я с ним ругался по этому поводу.

А.: А вот ещё теория «новых левых».

Е.: Я страшно ругался с ними по этому поводу.

Р.: Я ему при встрече сказал, что он либо агент ГБ, либо дурак.

Е.: Я ему сказал по-другому. Я ему сказал, что если узнаю, что он что-нибудь в этом роде сделал, то я с ним лично начну воевать, я его просто могу в ГБ сдать. Этот человек опасен. Во-первых, он дискредитирует всё движение панк. Если он сделает хоть бы один теракт и назовёт себя панком после этого, то всем нам крышка. А во-вторых, то, что он делает – это анти-рок и анти-панк. Это то, что делают любера, только под другим знаком – тот же самый фашизм.

А.: Больше всего это похоже на провокацию.

Е.: Да, я вообще удивился, когда узнал, что такие люди на свете есть.

Р.: Человек живет в фешенебельной хате, до сего времени ничего практически не сделал, и сейчас ему, по-видимому, захотелось чего-нибудь остренького, и с чисто эстетических заморочек он торчит на панке.

Е.: У него идея такая, что нужно все разрушить и сломать. Я у него спрашиваю: «А чего ты вообще хочешь?» А он мне: «А дальше видно будет». Я его спрашиваю: «А дальше что?» Отвечает: «Хочу, чтобы люди думать начали». Я ему: «А ты сам-то начал думать?» – «А черт его знает – то ли начал, то ли нет». Короче чувак – или дурак, или еще чего.

Р.: Не думаю, что он чем-то в этом роде будет заниматься.

Ш.: Бред.

Е.: Чистый бред. Провокация какая-то.

Е.: ГБистская.

А.: Скорее, провокация.

Е.: Очень на это похоже.

А.: Сколько я с ним спорил, объяснял. А он говорит, что это, мол, нам нужно, чтобы защищаться от люберов.

Е.: Кстати, он мне ничего про люберов не говорил. Вот с кем стоит воевать, так это с люберами.

А.: Про люберов это уже Коля Рок-н-ролл занёс. Он же вообще вещал, что назревает опасность люберов, и главная опасность – их единение.

Е.: Коля очень в жилу говорит, я с ним согласен.

А.: Их «Память» может просто завербовать.

Е.: Я, кстати, следующий альбом посвящаю обществу «Память» и люберам. Там все песни про это будут. Это сейчас самая яркая и жестокая опасность. Ни разу ещё не было такой опасности по отношению к нам, к живым людям, которые сейчас в Союзе живут.

А.: Чёрная сотня.

Е.: Да, чёрная сотня. Причём эта волна «патриотизма» растёт с каждым днём, растёт прямо на глазах, всё круче и круче во всех городах. Это напоминает Германию 33-го года один в один, буквально по всем проявлениям. Я боюсь, как бы того же самого не вышло. Чтобы мы не оказались в положении той части интеллигенции, которая тут же скипнула, когда у них там путч начался в 1937-м.

А.: В 1937-м это у нас.

Р.: Да, кстати, о ТЕЛЕВИЗОРЕ. Твоё отношение ко всем этим делам. «Твой папа – фашист»…

Е.: Моё отношение… У меня некоторое недоумение по поводу того, почему группа два года играла всякую херню, а потом вдруг неожиданно, когда случилась перестройка, они стали играть совершенно другое.

А.: Так может, не литовали?

Е.: Почему они в альбомы это не включали?

Ш.: Может, чисто случайно?

Е.: Да нет, первый альбом группы всегда самый лучший.

А.: А альбомы в Ленинграде не литовались? (Чем чёрт не шутит, Ленинград всё-таки.)

Е.: Ну, какая может быть литовка альбомов, если группа андеграунд?

А.: Подожди. Первый альбом – «Шествие рыб»?

Е.: Да. Херня же.

А.: В каком году он вышел?

Е.: В 1986-м.

А.: В 1986-м перестройка была уже в полный рост.

Е.: А что они такую херню играли?

Ш.: То есть ты не веришь в Мишу как в честного человека, что ли?

Е.: Да вот как-то странно получается, непонятно. А если он сейчас играет вот такой экстремизм, во-первых, непонятно, что за ним кроется. То есть что дальше? Гребенщиков сказал правильно: «Дай Борзыкину власть, он фашизм похлеще, чем сейчас, сделает». А во-вторых, в Свердловске он пел одно, в Питере – другое, в Симферополе – третье. Он купюры допускает в текстах.

А.: Как???

Е.: А вот так. В Свердловске он пел: «Вы можете поставить меня на колени и всё это назвать перестройкой», а потом он это не пел. В Симферополе он этого не пел.

А.: Чтобы ему ещё концерты дали?

Е.: Да, да, да.

Р.: То есть ты видишь в этом проявление конъюнктурности?

Е.: Да, он уже начал продаваться.

Р.: Всё, что касаемо Свердловского, Ленинградского рок-клубов, это уже, как говорится, концертные организации. Довольно солидные. Там никакого панка быть не может.

Е.: Да. Во-первых, он музыкального отношения к панку не имеет, потому всё это – гнилая эстетика, советский ДЖАПАН какой-то. А во-вторых, если он хочет сказать «Долой Советы!», почему он это не делает?

Р.: Тут ещё вот что. Если ты хочешь что-то сказать, то ты это можешь сказать, а если ты хочешь это доказать, обосновать, исподволь к этому подвести, то так петь не стоило. Ну раз сказал «Долой!», два сказал…

Е.: Так он это только и говорит. Это плакатная поэзия, тупая такая.

Р.: Я у него спрашивал, почему он же поёт «Долой Совдеп!». Он как-то так ответил…

Е.: Вот видишь.

А.: Потому что потом нечего будет петь.

Р.: А больше вообще петь нечего будет.

Е.: Да нет, всегда есть про что петь.

А.: Как сказал Юджин: «Про что бы ни пели, это всё равно будет про советскую власть».

Е.: Да, всегда будет о чем петь. Человек поет, потому что ему плохо.

А.: Так ты всё-таки веришь в искренность?

Е.: Не верю. Хотя в общем-то он с кайфом поёт, и в то же время такое чувство, что он с самим собой неискренен. Боится самому себе в лицо посмотреть или боится последовательно в самом себе разобраться. У меня вот такое чувство. Но в общем и целом я к нему хорошо отношусь. То, что он делает, по сравнению с остальными питерскими – это кайф. Хотя бы по сравнению с этими же самыми ОБЪЕКТАМИ НАСМЕШЕК, АКВАРИУМОМ. Кинчевым тем более…

Р.: А к Боре как ты относишься?

Е.: Я его не знаю хорошо и как о человеке говорить о нём не буду. А в общем и целом я Борю уважаю. Человек работает для самого себя, то есть настолько человек полностью погружён в самого себя и работает себе в кайф, насколько я понимаю.