Коллектив авторов - Традиции & Авангард. №1 (12) 2022 г.

«Как знать, – размышлял Борис Францевич, прогуливаясь с цветами в зале прибытия, – возможно, и Карл со временем уедет в Германию. И молодых с собой заберет. Здесь ему делать нечего. У нас ревматика не вылечат, скорее залечат».

Эльза оказалась неприметной маленькой девушкой, застенчивой и немногословной. В фойе аэропорта испуганно озиралась по сторонам, разглядывая сувенирные киоски и пестрые вывески. На парковке изучала рекламные щиты. Будь Борис Францевич моложе лет на тридцать, на такую он бы внимания не обратил: обычное бледное лицо, испещренное розовыми угрями, глаза грустные, взгляд внимательный, но какой-то потерянный, крупный рот, сутулая, волосы небрежно стянуты в пучок на затылке. Одета неряшливо.

«Ничего, – успокоился Борис Францевич, – отдохнет с дороги, поездит на море. Кожа оживет, подтянется. Шутка ли, всю жизнь провести в промышленном районе. Хорошо, отец выжил. И мать жива, но явно больна чем-то. Нет, Виктор точно перетянет их в Ганновер».

Эрик с волнением ожидал появления Эльзы. Полагал, на первых порах переселенцам понадобится гид и надежный друг семьи. На этом можно будет сыграть. С девушками он никогда тесно не общался, вообще не очень понимал, как это делается.

Накануне прилета Гофманов Эрик впал в щемящее душу нервное возбуждение. Он засыпал, представляя в горячих объятиях загадочную красавицу. Все в ее пока что бесплотном облике нравилось Эрику, нравилось потому, что он сам на свой лад и риск материализовал тайное чудо природы в бурном калейдоскопическом воображении. Эрик готов был даже тысячу раз ошибиться, признать ночные полеты фантазии опрометчивым вздором, лишь бы зацепиться за реальную возможность приблизиться к женскому существу в любом его проявлении, преодолеть барьер собственной трусости или задержки развития – этого он пока понять не мог.

Эрик много еще не знал, но все чаще задумывался и пока не находил ответа, маясь в неведении, что же так сильно потянуло его к долгожданной переселенке: закономерный интерес к неизведанному или рвущаяся наружу, давно созревшая тяга к женскому полу?

Высокие, упитанные сокурсницы Эрика не привлекали. Не было в них женского шарма и очарования. Эрик скрытно косился на факультетских девиц в коридорах и упирался в безразличные взгляды знакомых студенток. Некоторых он узнавал издалека по походке, осанке, объемам, сочетанию плавных и расплывающихся линий и черт, обилию косметики на восковых лицах.

На третьем курсе Бауман закрепился в крепких хорошистах. Учился вдумчиво, исправно посещал лекции, выступал на семинарах, но интереса к наукам не проявлял. Преподаватели юрфака, с которыми Эрик лишний раз не спорил и предпочитал не ссориться, констатировали, что он чересчур тих и скромен, а будущему правоведу не подобает мямлить, отвечая на вопрос об актуальности древнеримской юриспруденции для современной правовой системы.

Поверхностным увлечением Эрика было коллекционирование открыток с видами довоенного Кенигсберга. Внимая совету отца помимо учебы заняться чем-нибудь путным, он долго изобретал непыльное хобби, но так ничего и не придумал, пока однажды не спустился в антикварный подвальчик вместе с Гальпериным – однокурсником и нумизматом. В тесном кирпичном помещении, которое его близорукий гид посещал каждую неделю, Эрика поразили седовласые бородатые старцы, толпившиеся у прилавков. Сквозь лупы они рассматривали марки в потрепанных альбомах, доставали из кляйстеров монеты и вертели над головой, ловя едкие потоки галогенного света из-под сводчатых потолков. Некоторые из коллекционеров сидели за круглыми столиками, пили крепкий кофе, дымили в пол и интеллигентно торговались. Обстановка в туманном цоколе была музейно-коммерческой. Наибольшее впечатление на Эрика произвел потертый, в паутине заломов и ветвистых царапинах гестаповский плащ. Он угрожающе висел на покосившемся манекене и казался безразмерным.

Гальперин подвел Эрика к прилавку с открытками. Тема старого города, прекрасно знакомая Борису Францевичу, воодушевила аморфного студента на личностный подвиг, и он сделал первое приобретение. Две открытки с видами Монетной площади и Южного вокзала, адресованные неким Фрицем Рихтером родителям в Мюнстер, Эрик купил по дешевке у Гальперина. Нумизмат и филокартист возрадовался:

– Запомни мои слова: сначала две открытки, потом пять – и поехало! Через полгода не остановишься. Этот процесс затягивает и вдохновляет. Я начинал с одного экземпляра – обожженная рождественская карточка.

Однако пророчество Гальперина не сбылось. Эрик познакомил приятеля с отцом, увлеченным историей немецкого оружия, обошел лавки старьевщиков, покопался в вязкой землице интернет-ресурсов и притормозил покупки на двадцать третьей открытке. Собирательство, может, и было полезным занятием, но на фоне гендерного одиночества грозило умственным помешательством, к которому постепенно приближался Гальперин. Эрик сбавил темп и выцеживал по открытке в месяц, складывая фотографические слепки с архитектурных шедевров ганзейского города в семейный альбом. Гальперин же воевал с приятелем, желая вывести на следующий виток коллекционирования – нумизматику. Эрик не поддался.

Как-то Борис Францевич сказал сыну:

– Ты бы попробовал перевести хоть один текст с открытки. – Отец чувствовал: увлечение Эрика затухает. – Интересно, наверное, знать, что писали жители нашего города на большую родину. Да и поупражняться в немецком тебе не помешает. Впереди экзамен по языку.

После занятий Эрик погрузился в текст Фрица Рихтера, который, как выяснилось из его витиеватого, малопонятного почерка, учился в Кенигсбергской академии художеств и делился с сестрой и родителями скромными успехами в учебе, подчеркивая, что с особым рвением постигает анатомию человека, ибо в этом вопросе пока отстает от асов натуралистического рисунка.

На большее Эрика не хватило. Послания других кенигсбержцев, за исключением приветственной и заключительной частей, он переводить не стал. Даже по мягкому требованию отца копошиться в эпистолярном мире исчезнувших людей, их радостях и бедах Эрик не посмел. Его волновало другое – личная жизнь. К третьему курсу дальше призрачных успехов в амурных делах он не продвинулся.

«Какой-то пассивный, потухший сынок у нас вымахал, – распекал про себя Эрика Борис Францевич. – Тепличный. Не из нашего времени».

Посовещавшись с женой, предприимчивый отец решил свести Эрика с Эльзой. Он не сомневался, что близкие отношения с девушкой пойдут сыну на пользу.

«Во всяком случае, не навредят, – считал Борис Францевич. – Долгосрочные контакты с женщиной облагораживают мужчину».