И. Дробина - Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 – сер. 1980-х гг. Часть II. Судьбы жертв политических репрессий (воспоминания, статьи, очерки)

Глубокоуважаемый и дорогой Вячеслав Михайлович!

Прошу о зачислении меня красноармейцем одной из действующих на фронте частей Красной Армии и тем дать мне возможность боевой работой, а если понадобится, то и ценой жизни, еще раз доказать мою преданность нашей большевистской партии и Родине и искупить единственную мою вину – постыдное поведение на следствии.

Уважающий Вас С. Пугачев. 22 июня 1941 года.

п. Верхняя Тавда Свердловской обл.».

Обратите внимание на дату. В день начала Великой Отечественной войны Семен Андреевич написал обращения с той же просьбой маршалам С. Тимошенко и К. Ворошилову. Письмо народному комиссару обороны С. Тимошенко завершается словами: «Заверяю партию и правительство трудящихся, что своей Родине я никогда не изменял и предателем не был и не буду».

Все эти искренние заверения не достигли адресатов и были подшиты в казенной лагерной папке. Здесь же – два многостраничных письма И. Сталину. Писал он их больше, судя по записям регистрации отправлений, – не менее пяти. Из Туринска, из Тавды, из Таборов, из деревни Куренево Таборинского района. Куда ушли остальные – неясно. Вряд ли к вождю «лично в руки», как просил о том Пугачев.

Эти обращения – не о себе, а о Родине и о войне. Вот некоторые из соображений опытного военачальника и настоящего патриота:

«1. Современная война в условиях Советского Союза должна вестись с сохранением максимальной крепости и целостности государства, давая возможность продолжать, хотя бы в сокращенном масштабе, плановое строительство народного хозяйства.

2. Война должна вестись малой кровью.

3. Эти возможности должна дать современная техника, которая в руках владеющих ей командиров и бойцов решает половину дела победы.

4. Победа СССР над фашизмом ни в коем случае не должна быть пирровой победой, так как в результате ее нужно будет не только заживлять свои раны, но и помогать строительству социализма в ряде государств, которые неминуемо должны стать на путь этого строительства».

О современной военной технике, необходимой для фронта, С. Пугачев рассуждает не с потолка, а со ссылкой на секретные проекты и полигонные испытания, известные, как он полагает, верховному главнокомандующему.

В адресованном ему же другом письме он, твердо веря в неизбежную победу Красной армии, предлагает уже сейчас, осенью 1942 г., начать работу по написанию истории Великой Отечественной войны, – разворачивает широкую программу, вплоть до издания «„Черной“ книги фашистских гнусностей».

Мудрый человек был комкор Пугачев, настоящий провидец. Жаль, что в те дни, когда «наверху» могли бы пригодиться его советы, он работал лаптеплётом в уральской таежной глуши. Впрочем, как знать. Пожалуй, мысль о войне малой кровью вряд ли понравилась бы окружению вождя. Ее вполне могли отнести к вредоносным проискам царского военспеца. От них, настоящих профессионалов, решительно избавляли рабоче-крестьянскую армию. Из комкоров 1935 г. (звание, равное генерал-лейтенанту) уцелели единицы. Почти 50 были расстреляны.

Жизнь комкора Пугачева тоже оказалась недолгой. В марте 1943 г. он попал в медпункт лагеря Комендантский в Таборах и 16 марта умер от паралича сердца. Из акта о погребении следует, что «тело заключенного Пугачева Семена Андреевича одето в нательное белье, на груди положена фамильная доска». Где она теперь, эта могила? Их, безымянных, в наших таежных местах множество.

Реабилитировали Семена Андреевича в 1956 г. Военная коллегия Верховного суда пересылала на Урал запросы о нем для публикации сведений в энциклопедиях. Такие биографические справки ныне опубликованы, но очень скупые и не во всем точные.

Идешь ли по сельской улице, листаешь ли пухлые тома судебного «дела», разговариваешь ли с потомками крестьян, не по своей воле покинувших родные избы, и главный вопрос не дает покоя и не находит ответа. Почему именно Аверинскому выпала эта горькая доля?

Да, по всей стране тридцать седьмой стал черным годом. Но чтобы из каждого четвертого дома увели хозяина! Чтобы средней руки село – не ярмарочное, не храмовое, не районный центр – попало в разряд главных «контрреволюционных гнезд» с филиалами в Сысерти и Щелкуне, в Полдневом и Мраморском, в Свердловске и Каменске! За что тебе такая честь, Аверинское?

В начале августа увезли восьмерых. Две недели спустя на раннем рассвете понаехало к сельсовету несколько машин. Каждый, к кому входили в дом незваные гости, терялся в догадках: куда? зачем?

– Собрать чего? – спросила жена у Александра Федоровича Евдокимова. – Вдруг долго продержат…

– Совсем с ума сошла, мать! – отмахнулся тот. – Уборочная на носу, а нас держать будут!

Нет, не отпустили их к уборочной и никогда после. В начале октября и остальных подмели, из других уральских сел и городов всех аверинских уроженцев собрали. Как ты выжило, Аверинское?

…Мы сидим в сельской библиотеке. Я листаю страницы блокнота с выписками из следственного «дела». А мои собеседники рассказывают об отцах, дедах, братьях, дядьях, соседях. Называют их давними деревенскими прозвищами: Сано Греба, Маня Баская, Иван Сорока, Гриша Цыган и Гриша Воробушек.

Так не вяжутся с этими бесхитростными рассказами зловещие образы «врагов народа», какими их натужно пытались представить органы следствия:.. «Являлись участниками контрреволюционной повстанческой организации, существовавшей на территории Свердловской области, и решением тройки УНКВД Свердловской области от 11 сентября 1937 года приговорены к высшей меры наказания».

Эта страшная черта была подведена разом под сорока восемью жизнями. Двенадцатым, тринадцатым, четырнадцатым сентября помечены справки о приведении приговора в исполнение.

Позднее приговорили к расстрелу еще двоих аверинцев, одного из них, как выяснилось, повторно. А всего, выходит, сорок девять. Да еще двадцать осудили на разные сроки, не потрудившись даже вписать в приговор статью уголовного кодекса.

Торопились, ох торопились работники следствия. Очень, видимо, хотели отрапортовать о ликвидации повстанческого гнезда, понимая при этом, что доказательства вины подследственных – абсурднее некуда. Каждое лыко – в строку. Полученный на воинской службе Георгиевский крест, бабья сплетня, мужичья ссора, воскресная чарка, непогода и недород.

Расхожий прием – «связь с кулаками». Несколько местных семей еще ранее были лишены всякого имущества, направлены в город Каменск и его окрестности – завод строить, землю пахать. Навестит кто из аверинцев собственного родственника – вот и уже «связной с контрреволюционным кулачеством».