Евгений Беляков - Опубликованное в 90-х—10-х. Методика, математика, система образования

Есть тесная связь между музыкой и математикой – ее открыл еще знаменитый мудрец древности Пифагор, создавший музыкальную шкалу. Есть также не менее тесная связь между музыкой и танцем. Отсюда следует, что должна быть также связь между танцем и математикой. Так ли это? Мой друг-математик изобрел теорему. Суть ее в следующем: здесь на рисунке изображены пересекающиеся контуры. Оказывается число точек пересечения всегда четное… Это чем-то похоже на танец. (Это – моя история).

Число пересечений контуров = 14, четное число.

Как происходит становление творческой личности? В юности жизнь течет размеренно, словно в согласии с ударами метронома. Любые попытки выйти за общепринятые рамки пресекаются взрослыми. Однако росток творчества внутри человеческой души растет, и возникает конфликт всех запретов и границ с его растущей силой и энергией. В конце концов творчество прорывает все сдерживающие его путы и обретает свободу, создавая свой собственный ритм, творчески пересоздавая этот мир…

Время в танце растягивается и сжимается, образуя композиционное кольцо. В этом танец (как и во многом другом, впрочем) аналогичен человеческой жизни. Она ведь – огромное временОе кольцо: начинается рождением и заканчивается смертью. Танец и сам существует во времени, он состоит из движений и есть движение, протяженное во времени, имеющее начало и конец. И как бы ни была высока планка достигнутого счастья, танец повествует о его неизбежном конце. Но этот конец – начало нового цикла, нового рождения, нового танца жизни.

В детстве мне подарили музыкальную шкатулку. Стоило открыть ее, как появлялась принцесса, которая танцевала под музыку и вращалась. Этот подарок произвел на меня огромное впечатление, принцесса даже снилась мне по ночам. Истоки танца – в этих переживаниях детства. Я рассказала об этом, чтобы подчеркнуть роль детства в нашем творчестве.

Человек может покидать родину и возвращаться. Он любит родину, и это – природное свойство человека. Но слово «родина» имеет два смысла: это может быть «малая родина», место, где человек родился и вырос, к чему прикипела его душа. А есть «историческая родина», которую я, как сказано в заголовке, называю этноландшафт. Это – родина культуры, предков. А так как поколения уходят и уходят «под землю», а народы меняют свою этническую территорию, то и этноландшафт с течением времени меняется, причем более древние слои уходят в этническое подсознание точно также, как детские травмирующие воспоминания вытесняются в бессознательное отдельного человека. Но они стремятся возвратиться в символах, снах, искусстве и неосознаваемых компонентах и интенциях этноса. И именно они, эти невидимые слои становятся важнейшим фактором, определяющим как фон и орнамент исторических событий, так и часто вообще саму судьбу народов земли.

Этносы мигрируют так же, как и люди. Археологи чаще всего ведут происхождение славян от тшинецко-комаровской культуры, датируемой XIX – XI веками до н.э., и расположенной в Восточной Европе от Одера до Днепра, то есть на территории современных Польши и Украины. Предание же говорит по-другому. Автор «Повести временных лет» ведет славянский род с побережья Адриатики, от нориков, иллирийцев и венедов, оттуда, где нынче расположена Венеция, прежде город венедов.

Конечно, это совсем другая природная среда, если конечно, древние авторы не ошибаются (а мы их правильно толкуем). И уже даже в русских сказках почти не осталось следа морских этноландшафтов. В русских сказках этноландшафт чаще всего представлен как густой дремучий лес, куда выезжает Иван-царевич на своем богатырском коне, это искры озер, топкие болота, пригорки.

Только откуда-то с самого дна души у некоторых художественных натур вдруг всплывают странные воспоминания о «другой родине». Однажды русский художник Петр Чахотин реставрировал часовню в горах близ Пьемонта, построенную ещё до разделения церквей. Часовня считалась чудотворной, и каждый раз, когда случалась чума или иная эпидемия, народ стекался сюда. После же выздоровления, фрески рисовали заново, новым слоем, чтобы уничтожить заразу. И вот Петр Чахотин, снимая слой за слоем, добрался до 12-го века… Все это само по себе очень интересно, но к теме нашей не имело бы отношения, если бы неожиданно в книжке о Чахотине я не наткнулся бы на такую сказанную им фразу: «О, как северная Италия похожа на русский север!» В этот момент я перевел взгляд на экран работавшего телевизора и вдруг услышал, что говорил диктор: «Псков предстал как русская Венеция!» Я был поражен. И действительно, старинный русский Псков, ровесник Киева, построенный в месте слияния Псковы и Великой, причем под острым углом, кажется весь покоящимся «на воде»… А ведь в Адриатическом море, сравнительно неподалеку от Венеции, есть развалины древних городов, затопленные морем в древние времена.

Публицист П. Перцев писал в 1905 году (я цитирую по книге «Россия распятая» Ильи Глазунова): «Каждый из нас (русских, Е.Б.), не бывая в Венеции, знает Венецию… Венеция – именно огромный, заброшенный дом без хозяина. Его теперешние жильцы не более как случайные пришельцы, которых не замечаешь, глядя на него, и забываешь, думая о нем». И Глазунов продолжает: «…Войдя в собор Сан-Марко, испытываешь чувства, близкие от посещения Софии Киевской, построенной приблизительно в то же время, в XII веке… Я обратил внимание, что в капителях первого этажа дворца Дожей, выходящих на море, изображены разноликие скульптурные барельефы, среди которых угадываются знакомые черты славянина. Никто не может по сей день объяснить, что они означают и почему древний скульптор изобразил эти барельефы…

Венеция основана древними венедами в незапамятные времена переселения народов. Большинство из них, основав на сваях свой удивительный город, ушли на север, расселившись по всей протяженности Балтийского моря, которое в старину называлось Венедским. Историки всех времен и народов – даже советские – подтверждают, что венеды – предки славян. Не в первый раз хочу напомнить читателю, что до сих пор наши северные соседи, например финны, называют Россию страной вендов, а нас, русских, вендами. Венецианцы не были похожи поначалу на расовый тип итало-латинских племен, населявших полуостров «итальянский сапог». Светловолосые женщины, воспетые Тицианом и несравненными колористами венецианской школы, характерны для Венеции, но не для континентальной Италии. И не случайно герб господина Великого Новгорода походил на герб Венеции».