Сергей Уманский - …Я плакал…

Либерман на кафедре психиатрии и психотерапии читал основные курсы лекций и принимал экзамены. Всю остальную работу проводил и контролировал доцент Михайличенко. За двадцать их лет профессионального и творческого существования не было каких-либо серьезных проблем. Более того – это была одна из лучших кафедр университета в сфере новаций и научной деятельности.

Николай Васильевич, добрый вечер. Прости, что мешаю тебе отдыхать, – извиняющимся тоном проговорил Михаил Львович.

Да не страшно. Все в порядке. Что-то случилось?

Ну как тебе сказать. И случилось, и нет. Слава Богу, все живы, здоровы, но сейчас я в нашем интернетовском журнале статейку провокационную прочитал. Представляешь, Николай Васильевич, не где-нибудь на левом сайте, а на нашем – новом, где нас с психологами объединили. Интересно-жуткое, я тебе скажу, чтиво…

Писульку Серебряковой что ли?

– А, ты уже прочитал… Да… Хотел с тобой обсудить завтра.

– Было бы что обсуждать, чушь собачья, – категорично заявил Михайличенко.

– Так-то оно так. Но ты же понимаешь, что такие вещи недопустимы в нашем профессиональном сообществе. После прочтения таких опусов, что о нас люди думать будут. Было бы это на нашем закрытом сайте, худо-бедно мы бы сами разобрались, а это все в открытом доступе.

Задумчивое м-да… повисло в воздухе. – Что будем делать?

– Я вот что думаю, – произнес Либерман. Давай завтра собирай на 14.00 кафедру, а я своих ординаторов подтяну еще. Будет о чем поговорить. Да, и пусть прочитают статейку, чтобы быть в курсе дела.

– Ладно. Сделаю. Тогда завтра в четырнадцать.

– До встречи. Привет супруге, – закончил беседу Михаил Львович.

Третье ноября. Четверг.

В кабинете профессора было шумно и душновато. Собрались все: и кафедральные и врачи-ординаторы, сотрудники психотерапевтического отделения. Всего девять человек. Места всем не хватило, поэтому пришлось принести еще две стула из отделения. Профессор уже как на десять минут задерживался у главного врача, однако особого волнения у собравшихся это не вызывало. Обсуждение статьи шло полным ходом.

Полнейшая чушь – горячилась ассистент Александровская, миловидная, несколько полноватая блондинка лет тридцати, самая молодая из преподавателей кафедры.

Как можно так унижать человека. Даже если он не нравится, – возмущалось она

Анастасия Сергеевна, – успокаивал коллегу Михайличенко. – Не надо принимать все так близко к сердцу. Тем более что мы как раз и собрались по этому поводу.

– А если бы с вашим родственником такую психотерапию проводили, – в запале продолжала Александровская.

– Анастасия, давай без перехода на личности, – достаточно жестко оборвал ее доктор Воробьев, старший ординатор отделения психотерапии. Воцарилось неловкое молчание. Правда длилось оно не долго.

– Извините Николай Васильевич, – посмотрев в сторону доцента, тихим голосом проговорила Александровская. – Я не хотела. Как-то само вырвалось. Надо же такие мерзости выкладывает в интернет, да еще гордится этим.

– Ничего Настя, бывает. Чего в запале не наговоришь, – улыбаясь, произнес Михайличенко. – А кто-нибудь знает, кто такая Серебрянская.

– Позиционирует себя как экстремальный психолог, – ответила Анастасия, – правда я не знаю, что это за зверь такой.

– Психологи вообще интересные ребята – включился в разговор Горбаченков. Эдуард Германович был под два метра ростом, рыжеволосый, с приятной улыбкой, слыл на кафедре безбожным спорщиком и провокатором в хорошем смысле этого слова. Он иногда ставил такие вопросы, на которые трудно было ответить умудренным в психотерапии коллегам, – Они придумывают свои методы, как из пальца высасывают. И что интересно – у некоторых что-то получается. А, спрашивается, – если работает, то почему бы не использовать. Опять же эта психологиня, как ее Серебрянская, пишет, что в конечном итоге все закончилось хорошо.

– И ты в это веришь, – раздражённо произнесла ординатор Голубцова: «Слышал бы тебя Михаил Львович. Мало бы не показалось. Такие вещи в отделении у нас вообще не допустимы. А если больной накатает жалобу? Нас врачей сразу бы лицензии лишили за такую самодеятельность и вообще навсегда запретили подходить к пациентам. А здесь, этой – якобы экстремальщице от психологии – как с гуся вода. Да еще с пафосом таким!!!»

У Натальи Степановны пунцовым цветом горели щеки и от волнения дрожали руки.

– Да, – поддержал коллегу Воробьёв Петр Александрович. – Нельзя вот так безответственно подходить к своей работе. Помните, что говорил Михаил Львович о психологической безопасности личности.

Действительно, профессор Либерман уделял большое значение проблеме снижения риска и осложнений в психотерапии. В своих научных статьях и выступлениях на конференциях разного уровня он постоянно обращал на этот аспект психотерапевтической работы внимание. «Психологическое воздействие является достаточно мощным средством, и некомпетентный специалист может серьезно навредить тому, на кого направлено это воздействие» – говорил он.

Михаил Львович считал, что психологическая безопасность личности есть состояние защищенности личности от воздействий, способных против их воли и желания изменять психические состояния и психологические характеристики человека, модифицировать его поведение и ограничивать свободу выбора. Доверяясь недобросовестным специалистам, клиент или пациент ослабляет свои психологические защиты и становится уязвимым для деструктивного воздействия.

Все собравшиеся на заседании врачи это прекрасно знали и поэтому следующее высказывание Михайловского никого не удивило:

– Коллеги. Давайте примем за аксиому, что психотерапия – это всегда лечение, а значит должны быть показания и противопоказания. Более того, как у любого лечения и у психотерапии есть побочные действия и осложнения. И еще о проблемах РИСКА при психотерапевтическом лечении. Вообще кто-нибудь из обывателей слышал, что это такое? Даже многие врачи об этом не знают. А об осложнениях и говорить нечего. В психотерапии со времен Фрейда, говорить об осложнениях – это моветон (дурной тон). В лучшем случае стыдливо говорится о нежелательных явлениях.