Александр Черновалов - Брест. Изгнание и возвращение

В субботу всюду толкотня, а в воскресенье в магазинах людей поменьше, поэтому Жанна настаивала на посещении этого заведения. Я не люблю большие торговые центры, тем более в воскресенье, поэтому предложил прогуляться в парке. Победила, конечно же, Жанна. Я ходил за ней из отдела в отдел со скучающим видом и внутренним раздражением. Ну хотя бы не зря тратила время, купила бы что-нибудь. Так нет. Чисто по-женски примерит одну вещь, потом другую, прикинет на себя цвет ткани, посмотрит на фасон и уйдет ни с чем. Только в одном из отделов, даже не помню в каком, купила какую-то безделушку, очевидно, очень нужную в хозяйстве.

«Нельзя так показывать свое безразличие, – упрекнула меня Жанна, взяв под руку. – К женщине, попавшей в магазин, надо быть снисходительным. У вас, мужчин, жизнь значительно проще. Джинсы, куртка, кроссовки или туфли – и ты уже одетый. А нам нужны всякие мелочи, которые вы даже не замечаете».

Погода была ни то ни се: то вовсю светило солнце, то начинал накрапывать дождик. Заглянули в кафешку, но не остались. Как-то не уютно там нам показалось. В открытом окне киоска возле центрального рынка продавали блины с различными начинками – большие, с аппетитной корочкой после обжарки.

– Я хочу блинов с ветчиной и сыром, – сказала Жанна, и я встал в очередь за блинами.

Получив свою порцию блинов, остановились здесь же, у киоска, чтобы поесть их, еще горячих.

– Неудобно как-то на улице есть эти блины, – посетовал я, вытаскивая из пакета очередной.

– Не знаю, может, я плохо воспитана, но мне эти условности чужды, – отозвалась Жанна. – Что тебе не нравится? Кто тебя тут увидит? Незнакомые? Так им до нас, как и нам до них, нет никакого дела. А знакомые спросят, вкусные ли. Я такие блины с детства люблю.

Так, продолжая есть блинчики, мы очутились рядом с музеем города Бреста.

– Давай зайдем на пару минут, – обратился я к Жанне. – Может, найду материалы о депортации жителей ближайших к Бресту деревень 22 июня 1941 г. – В то время в моем распоряжении находились только диктофонные записи воспоминаний моей мамы, Нины Антоновны, без какой-либо событийной конкретики и зафиксированных фактов. – Хорошо, только не долго, – проговорила Жанна без особого энтузиазма.

Мы зашли в музей, и я поинтересовался: «Платный ли вход?» Да, посещение оказалось платным – 3 рубля 14 копеек. Потратив наличные на блины, мы оказались без денег, потому не смогли купить входные билеты, так как терминала для оплаты банковскими картами в музее не оказалось.

Тогда я спросил:

– А имеются ли у вас материалы о последнем эшелоне с депортированными жителями окрестных брестских деревень перед самой войной, 22 июня 1941 года?

– Нет, мы такими материалами не располагаем, – прозвучало в ответ.

Грустно. Кроме прочего, у меня также был пробел с описанием послевоенного Бреста, поэтому я интересовался тем периодом, когда мама со своей семьей вернулась из ссылки. Задал следующий вопрос:

– А о послевоенном Бресте 1947–1948 годов у вас что-нибудь есть?

И на этот вопрос прозвучал отрицательный ответ. И тут я решил, что обязательно напишу книгу об этих событиях и подарю ее музею. Энтузиазм относительно необходимости проведения работы над книгой возрос во мне многократно. С этого, можно сказать, все и началось.

Начиная рассказ о судьбах моих родственников и их соотечественников, прошедших через испытания, обусловленные событиями нелегких 1920–1940-х годов, нельзя не описать историческую канву, в которую были вплетены судьбы этих людей. Приведенные далее историографические факты со стороны как польских исследователей, так и советских историков, позволяют более объективно представить себе существовавшие в то время условия жизни белорусов, в том числе западных белорусов, и понять, насколько неустойчивой была жизненная ситуация моих соотечественников. Однако, как это ни странно и удивительно, мои родственники, да и многие белорусы, пройдя через подобные испытания, не сломались, сохранили вкус к жизни, типично белорусскую способность устраиваться в любой ситуации и неуемный оптимизм.

Итак, начнем с истории.

Территория проживания белорусского этноса в разное время входила в состав различных государственных образований – Киевской Руси, Великого княжества Литовского, а после подписания Люблинской унии 1569 года – и в состав Польского государства. Затем с 1795 по 1917 год белорусские земли полностью принадлежали Российской империи и вместе с областями современной Литвы образовывали северо-западный край России. В административном отношении они были разделены на несколько губерний. В начале ХХ в. Белоруссия была аграрной областью, практически лишенной каких-либо крупных промышленных центров. 53%

земельной собственности находилось в руках 2,8 % населения края – помещиков, абсолютное большинство которых принадлежало к полякам [2] Короткова Д. А. Белоруссия в советско-польских отношениях в 1918–1921 гг.: автореф. дис… канд. ист. наук: специальность 07.00.00, 07.00.03 / МГУ им. М. В. Ломоносова. М., 2015. 32 с. .

Согласно переписи 1897 года, в этих пяти губерниях (Минской, Гродненской, Виленской, Витебской и Могилевской) проживало 8 518 247 чел. Из них 5 408 420 чел., или 63,5 % населения, относили себя к белорусам, 1 202 129 (14,1 %) – евреям, 492 921 (5,8 %) – русским, 424 236 (5,0 %) – полякам, 377 487 (4,4 %) – украинцам, 288 921 (3,4 %) – литовцам. Около 480 тыс. жителей соседних губерний, в основном Черниговской и Смоленской, также относили себя к белорусам [3] Хомич С. Территория и государственные границы Беларуси в ХХ веке: от незавершенной самоидентификации и внешнеполитического произвола к современному status quo. Минск, 2011. С. 7. . Большинство населения – этнические белорусы были крестьянами, вероисповедания в основном православного (81 % по переписи 1897 года), говорившими на диалектах белорусского языка, который считался простонародным наречием, а в представлениях поляков – «хлопской мовой». Часть белорусов, исповедовавшая католицизм (18,5 %), как правило, тяготела к польским культуре и языку.

Экономически и культурно доминировали поляки, а также ополячившиеся белорусы и литовцы, как правило, шляхта, землевладельцы, в том числе крупные, исповедовавшие в основном католицизм. Они составляли местную элиту белорусского социума, однако свои интересы связывали с Польшей и ее судьбой. Значительной группой жителей белорусских земель, влиятельной экономически, но не политически, были евреи, которые составляли большинство городских жителей. Немногочисленные русские были представлены в основном чиновниками и также проживали в городах.

Политика русификации белорусского крестьянства проводилась непоследовательно и значительных плодов не принесла. Оно не обладало и выраженным национальным самосознанием, считая свой язык «простым», а себя часто называя не по национальности, а «местными» – «тутейшими» [4] Латышонак А., Мірановіч Я. Гісторыя Беларусі ад сярэдзіны XVIII ст. да пачатку XXI ст. Вільня. Беласток, 2010. С. 123. . Понимая, что в национальном отношении они отличаются от поляков, белорусы тем не менее считали и себя, и их в полной мере принадлежавшими польскому культурному миру. «Белоруссия» и «белорус» (а чаще, как было привычнее, «Литва» и «литвин») были для них не национальными, а региональными обозначениями.