Ольга Четверикова - Трансгуманизм в российском образовании. Наши дети как товар

И в первую очередь эти цифровые технологии использовались для системы контроля над нашими гражданами. Что конкретно мы получили? Мы получили камеры видеонаблюдения и qr-коды. Мы получили какой-то прогресс, квалифицированную рабочую силу? Нет, зато миллионы людей осталось без работы.

«СП»: – Нам объясняют, что все это делается для нашего блага и чтобы остановить распространение коронавируса

– Вирус просто ускорил процесс перехода на цифровые рельсы, и оказалось, что именно так власти видят эту цифровую цивилизацию. Они все получили все, что так долго планировали. Им понравилось, и теперь нам говорят о том, что осенью грядёт вторая волна чрезвычайного положения. Матвиенко уже сказала, что мы должны привыкнуть к тому, что элементы коронавирусной жизни останутся в будущем. Под это они будут менять законодательство без нормального обсуждения.

Ситуация с коронавирусом во многом создала условия, при котором власть превратила наших людей в жертв, то есть в людей с сознанием жертвы. Одним из основных методов управления наших элит является травмирование сознания. Это методы, которые используются в закрытых обществах – эзотерических, оккультных, масонских. Потому что травмирование сознания позволяет стереть память и заложить туда нужную программу, то есть фактически перестроить сознание человека.

Сейчас был проведён громадный эксперимент во всех странах мира по травмированию сознания. Люди реагировали по-разному, но я думаю, что в нашем случае произошла очень важная вещь. Хотя внешне все оказались в подчинение у этой ситуации, на самом деле, наверное, никогда за многие годы не было столь активного осознания достаточно большой группой людей того, что происходит. Люди стали думать и впервые реально осуществлять действия, направленные на отстаивание достоинства человеческой личности. Они впервые почувствовали себя не просто квалифицированными потребителями, как говорил Фурсенко.

Люди стали просыпаться от потребительской спячки, в которой они долгое время находились, и это самое главное. Как и то, что власть показала свой стратегический проект – это проект без будущего для нас, это концентрационный цифровой лагерь, и они от этой идеи не откажутся.

Игорь ШИШКИН: Ольга Николаевна, какие процессы выявились во время пандемии?

Ольга ЧЕТВЕРИКОВА:Очень часто в истории было, что в моменты массового психоза вводились методы управления, которые ставили общество под более жёсткий контроль. При этом мы внимательно смотрим на то, что происходит на Западе, не замечая, что в России уже три года идёт цифровая трансформация, по значению равная революции.

Когда у нас говорят о цифровой экономике, речь идёт не об экономических вещах, а о трансформации общества. Неслучайно при введении программы «Цифровая экономика Российской Федерации» нас сразу предупреждали, что произойдут изменения во всех сферах. И в первую очередь, в сознании человека.

Игорь ШИШКИН: Новации преподносятся как удобства: технологии «одного окна», меньше бумажных документов и так далее.

Ольга ЧЕТВЕРИКОВА:Чтобы заманить мышь в мышеловку, всегда нужен кусочек сыра. У нас не обсуждается, что собой представляет цифровая экономика. Нам дают её пощупать лишь в виде реляций и рекламных картинок. Но если мы посмотрим на документы, то открывается иная перспектива. В частности, Всемирный банк ещё в 2016 году написал доклад «Цифровое правительство – 2020: перспективы для России», где точно указано, что необходимо сделать для перевода нашей страны на цифровые рельсы. У нас скрывают, что цифровая экономика не есть развитие реальной экономики. Цифровая экономика – это экономика больших данных.

Игорь ШИШКИН: Что представляет собой такая экономика?

Ольга ЧЕТВЕРИКОВА.Данные становятся активом, который можно покупать и продавать. Чем больше у тебя данных, тем ты богаче. Не случайно премьер-министр Михаил Мишустин назвал большие данные золотом XXI века, а глава китайской компании «Алибаба» Джек Ma – нефтью нынешнего времени. Речь идёт о том, что те компании или корпорации, которые владеют большими данными о человеке и обо всём, что его окружает, лидируют в конкурентной борьбе.

Схема достаточно проста: собираются цифровые данные обо всех людях, помещаются на цифровую платформу и обрабатываются. Эта цифровая платформа представляет собой бизнес-модель. Экономистам это трудно понять, поскольку эта модель создаётся и управляется айтишниками – людьми с иным типом сознания. Они используют алгоритмы и термины, не понятные для экономистов и юристов. Юристы вообще оказались в сложном положении: их заставляют создавать цифровое право, а они не могут это сделать, так как не понимают сути цифровой бизнес-модели.

Цифровые платформы вторгаются в процесс производства товаров и услуг, убирают всех посредников между производителями и потребителями. Эти технологии от владельцев крупнейших IT-компаний предлагаются производителям бесплатно. Потом, когда производители перейдут на эти программы и данные будут собраны, «цифровизаторы» приступают к контролю за всем процессом производства и становятся хозяевами рынка.

Игорь ШИШКИН: Но могут сказать: «Как надоели эти посредники! Пусть останется только «производитель – потребитель»!»

Ольга ЧЕТВЕРИКОВА:А что есть посредник? Сейчас государство у нас выполняет не функции управления, а роль предоставляющего услуги. Сферы образования, здравоохранения, социальных служб – всё это услуги. Постепенно убираются посредники в оказании образовательных услуг – учителя. Идёт процесс устранения юристов, многие сделки можно осуществить по Интернету. И теряют места чиновники. И встаёт вопрос: что будет представлять собой государство, если в программе прописано, что между ним и клиентом (гражданином) не будет посредников? А между государственными органами как будет осуществляться сообщение? Кто будет управлять государством? Владелец цифровой платформы – получается так! В каком обществе мы будем тогда жить? Этого никто не разъясняет.

Сейчас активно сокращают нормативно-правовую базу, убирают ГОСТы и прочие стандарты. Вместо них вводят закреплённые на цифровой платформе установки, которые можно будет толковать произвольно.

При этом у нас 96 % коммуникационных технологий импортные! Но ни о развитии нашей электронной промышленности, машиностроения, приборостроения, станкостроения в принятой у нас программе «Цифровая экономика» речи не идёт, а только о контроле в сфере образовательных, медицинских и социальных услуг.