Вадим Климов - Достоевский проездом. Барнаул 1857—2021 гг. Пьеса-экскурсия

© Вадим А. Климов, 2021

ISBN 978-5-0055-3964-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ФМ. Прапорщик, бывший каторжник, 35 лет. Писатель. Жених.

ПП. Коллежский секретарь. 2 января 1857 года ему исполнится 30 лет.

ЧЕЛОВЕК. Крепостной Петра Петровича.

БРАТЬЯ САМОЙЛОВЫ. Актёры-любители.

НАЧАЛЬНИК. Андрей Родионович Гернгросс.

ДОКТОР. Коллежский советник Иван Антипович Преображенский.

ДАМЫ.

ОФИЦЕРЫ.

КУПЦЫ.

ВООБРАЖАЕМЫЙ. Василий Петрович Демчинский.

ЭКСКУРСАНТЫ. Предполагаемые.

В большой комнате с тремя окнами, которые замёрзли ледяными узорами, на небольшом диване сидит молодой барин в расстёгнутом сюртуке, скроенном по самой последней моде времён начала царствования Александра II, и сшитом в Европе. В комнате деловая обстановка, много коробок и больших папок. Сильно накурено и натоплено. На диване лежит огромная шкура тигра. В углу стоит мужчина среднего возраста в солдатской форме без знаков отличия полка, времён царствования предыдущего императора Николая I, и чистит трубку. Обстановка деловая, позднее утро образованного молодого господина. Мы точно знаем, что ему тридцать лет.

ПП. К нам едет дорогой друг. Он будет в Барнауле проездом всего несколько дней. Надо его хорошо встретить, помочь в делах его. Потом меня часто будут расспрашивать, как это вышло. Вот так. Списавшись заранее с той, которая окончательно решилась соединить навсегда свою судьбу с его судьбой, он ехал в Кузнецк с тем, чтобы устроить там свою свадьбу до наступления великого поста. Он пробудет у меня недели две в необходимых приготовлениях к своей свадьбе. По нескольку часов в день мы будем проводить в интересных разговорах и в чтении, глава за главой, его в то время ещё неоконченных «Записок из Мёртвого дома». Понятно, какое сильное, потрясающее впечатление будет производить на меня это чтение, и как живо я буду переноситься в ужасные условия жизни страдальца, вышедшего с чистой душой и просветлённым умом из тяжёлой борьбы. Конечно, никакой писатель такого масштаба никогда не был поставлен в более благоприятные условия для наблюдения и психологического анализа над самыми разнообразными по своему характеру людьми, с которыми ему привелось жить так долго одной жизнью. Пока не случится XX век. Можно сказать, что пребывание в Мёртвом доме сделало из талантливого Фёдора Михайловича великого писателя-психолога. Однако нелегко достался ему этот способ развития своих природных дарований. Болезненность осталась у него на всю жизнь. Тяжело видеть его в припадках падучей болезни, повторявшихся в то время не только периодически, но даже довольно часто. Да и материальное положение его было самое тяжёлое, и, вступая в семейную жизнь, он должен был готовиться на всякие лишения, и, можно сказать, на тяжёлую борьбу за существование. Я был счастлив тем, что мне первому привелось путём живого слова ободрить его своим глубоким убеждением, что в «Записках из Мёртвого дома» он уже имеет такой капитал, который защитит его от тяжкой нужды, а всё остальное придёт очень скоро и само собой.

ЧЕЛОВЕК. Барин, чем встречать прикажете?

ПП. Чай поставь, мёд не забудь, сало и баранки. С мороза приедут.

ЧЕЛОВЕК. В каких комнатах распорядитесь расположить их благородие?

ПП. В самых светлых и тёплых. Подвинь кровать ближе к печке.

ЧЕЛОВЕК. Как изволите.

ПП. Квартира наша не сохранилась. Жил я на правом берегу реки Барнаулки. На самом углу взвоза дорога резко уходила на гору, зимой её накатывали до льда, и заводские рабочие сыпали на неё золу, так что она чёрной полосой проходила мимо кладбища в бор. Позже, в начале ХХ века, на месте этого дома, на пересечении Социалистического проспекта, а в наше время Соборного переулка, и улицы Большой Олонской, купец Зубов построил двухэтажный дом. Он сдавал его в аренду под аптеку. В конце ХХ века при строительстве новой дороги дом перенесли на Красноармейский проспект. Теперь он стоит на углу улицы Интернациональной. Топили мы сильно, в доме было жарко.

ЧЕЛОВЕК. Бельё позже положу, чтобы с холоду морозом пахло, и писателя вашего каторжного клопы не беспокоили.

ПП. Он в офицеры произведён. Высочайшее помилование вышло. Коньяку поставь и помалкивай.

ЧЕЛОВЕК. Буду стараться, но как получится. Сами знаете, не в моей это воле.

ПП. Ступай, не отвлекай. ( Пауза ). В августе 1856 года, по пути в Семипалатинск, всего более обрадовал меня Демчинский деликатно устроенным сюрпризом. Он мне представил совершенно неожиданно у себя на квартире одетого в солдатскую шинель, дорогого мне петербургского приятеля Фёдора Михайловича, которого я увидел первый из его петербургских знакомых, после его выхода из Мёртвого дома. Он наскоро рассказал мне всё, что ему пришлось пережить со времени его ссылки. При этом он сообщил мне, что положение своё в Семипалатинске он считает вполне сносным, благодаря доброму отношению не только своего прямого начальника, батальонного командира, но и всей семипалатинской администрации. Впрочем, губернатор считал для себя неудобным принимать разжалованного в рядовые офицера как своего знакомого, но не препятствовал своему адъютанту быть с ним почти в приятельских отношениях. И теперь я ждал его в гости, к самому моему дню рождения. Наш друг Врангель рассказывал мне, что он знает про этого адъютанта военного губернатора. Александр Егорович говорил, что, кроме двух артиллерийских офицеров, это был единственный молодой человек, с которыми они вели в Семипалатинске знакомство. Из юнкеров-неучей он был произведён в офицеры, и, благодаря протекции, скоро надел аксельбанты адъютанта. Это был красавец лет двадцати пяти, самоуверенный фат. Весёлый, обладавший большим юмором, он считался неотразимым Дон Жуаном и был нахалом с женщинами и грозой семипалатинских мужей. Видя, что начальник его и прочие власти принимают так приветливо Фёдора Михайловича, он проявлял большое внимание к нему. Искреннего же чувства у него не было. Он сам слишком гнался за внешним блеском, и серая шинель и бедность Фёдора Михайловича были, конечно, Демчинскому далеко не по душе. Он недолюбливал вообще всех политических в Семипалатинске. Впоследствии он поступил в жандармы, и, имея поручение сопровождать партию ссыльных политических в Сибирь, проявлял большую грубость к ним и бесчеловечность. Фёдор Михайлович не мог с ним не знаться, хотя бы потому, что ввиду служебного положения Демчинского, Фёдору Михайловичу то и дело приходилось обращаться к нему, и действительно тот не раз был ему полезен. Сегодня я жду доброго гостя к обеду, и с ним, скорее всего, будет Демчинский. Может быть, он приставлен к Фёдору Михайловичу, а мы думаем, что это расположение.