Газета Завтра - Газета Завтра 199 (38 1997)

Производственных мощностей Метростроя достаточно, чтобы выполнять работы в объеме трех триллионов рублей ежегодно. Сейчас же не строится ни-че-го. Люди, машины, детали, технологии — все есть. Нет только финансов, но это — достаточная причина для остановки производства. Черномырдин с Лужковым в один голос заявляют, что не допустят прекращения строительства, а сами взваливают финансирование друг на друга.

Вся проблема в бюджете. Во-первых, в нем предусмотрено финансирование вовсе не Метростроя, а его заказчика — Метрополитена, причем всероссийского, у которого полно своих забот. А во-вторых, после секвестра от 1,7 триллионов рублей, отведенных на метро, осталось лишь 392 миллиарда. Этих денег хватает лишь на эксплуатацию ныне действующих станций, какое уж там строительство! Что будет в 1998 году — одному Чубайсу известно, сегодня же Метрострой на нуле. И не только он один: например, институт Метрогипротранс, обслуживающий Метрополитен — в бедственном положении. Заказчиков нет, работы нет. Все разбежались, остался лишь минимум людей, сидящих на трехстах тысячах в месяц. В Метрострое — то же самое: рабочие — без дела, а им, как бюджетникам, все равно по тарифу надо платить.

Что ж, можно смириться с тем, что в ближайшее десятилетие новых станций не появится, можно не начинать новые стройки. Но как быть с тем, что уже строится? Просто взять и все бросить нельзя: станции возводятся в самых оживленных местах города, в окружении домов, и если их котлованы придут в запустение, заполнятся небесными и грунтовыми водами, произойдет настоящая техногенная катастрофа. Консервация же строящихся объектов нередко обходится еще дороже, чем само строительство. Поэтому правильный ответ один: надо найти деньги и достроить.

На станции “Дубровка” ситуация вдвойне тяжелая. Помимо отсутствия денег на само строительство, не финансируется и система заморозки. Замораживание выполняет не Метрострой, а субподрядчик — организация ВИЗБАС. Долг ей составляет уже почти сто миллиардов рублей. Эта организация мало от кого зависит, и, не получая оплату за свой труд, она в любой день может попрощаться и уйти восвояси.

А если заморозка отключится, случится беда. Вся масса земли, пропитанная горячей водой, из-за пониженного давления в наклонном ходе устремится вверх и, достигнув поверхности, грозит выплеснуться наружу. Там же, откуда она уйдет, образуются пустоты, в которые, как в воронку, осыпется весь грунт вокруг. Вокруг — значит, и из-под фундамента стоящего рядом Шинного завода. Тогда завод будет обречен.

Единственный выход в случае отключения заморозки — затопление наклонного хода водой для нормализации давления. Для этого понадобится демонтировать все оборудование, находящееся внутри хода, соорудить огромную, диаметром десять метров и толщиной два метра, бетонную пробку на дне и нагнать тысячи тонн воды. Но это, плюс последующие восстановительные работы (ведь когда-нибудь надо будет возвращаться к строительству), обойдется в два с половиной раза дороже, чем нужно сейчас для полного завершения наклонного хода. Но даже если бы консервация была бесплатной, все равно так нельзя, неправильно это. Ведь внизу лежит готовая станция — ей надо принимать пассажиров. Вверху действует замораживающая система — она не должна работать вхолостую. Рабочие бездействуют — они хотят работать. Нужно завершить строительство. Нужны деньги.

Обогнув ряды трубок, по которым подается рассол, и спустившись по винтовой лестнице, оказываешься в огромном котловане. Когда-нибудь здесь будет вестибюль входа в метро, а пока это только строительная площадка. Кругом — горы деталей, кучи земли, масса металла. Края котлована обрамлены мощными бетонными стенами, над головой — временные железные перекрытия, а выше всего — нависающая двуногая громадина-метрокран.

С одной стороны котлована строятся коммуникации и разные помещения для служб метро, а с другой начинается круглый ход. Самые первые чугунные тюбинги образуют лишь полукольца, не смыкающиеся наверху — так они напоминают остов недостроенного средневекового корабля. Внутри хода черно, в самом низу горят три или четыре фонаря; отсюда кажется, что они ничего не освещают вокруг. Снизу веет холодом и неустроенностью. Доносится мерный звенящий шум.

Деревянная лесенка жмется к левому краю хода. По центру проложены рельсы, по ним тянется тележка: вниз порожняя, вверх — с грунтом. Работы пока еще идут, но вот-вот остановятся. Еще правее проложен пузатый рукав вентилятора. С каждой ступенькой становится холоднее, дневной свет постепенно съедается желтым искусственным. Вместо стен — слитые воедино кольца, кольца, кольца. Сотни ступенек, спускаться долго. Наконец лесенка заканчивается.

Ход уперся в какую-то однородную серую массу, похожую на плохо размешанный цемент. В кабинетах она называется супесь легкая, а здесь это просто рассыпчатая земля, настолько холодная, что непонятно — влажная или нет. Эта стенка (или дно?) тут и там пронизана трубками с хладогеном. Они здесь повсюду; их срезают, чтобы пробиваться дальше. Наверху стенки, метрах в пяти, в выделанной нише проходчик долбит ее отбойным молотком. Взрывать нельзя — замораживающая система не позволяет; и комариный хоботок молотка вонзается в тело земли.

Светлое пятно выхода на поверхность загораживает своей гигантской железной рукой агрегат-укладчик тюбингов. Махина занимает почти весь проем, ее размеры настолько впечатляют, что кажется, будто она упала сюда с неба, пробив своим весом брешь в толще земли.

Здесь, на дне хода, ощущения опасности нет и в помине; все здесь выглядит прочным, надежным, всесильным. Пока.

Казалось бы, обычный, рядовой ход к станции метрополитена, таких в одной Москве — сотни; а по сравнению с другими делами человеческими этот ход — так, мелочь, сооруженьице. Но даже тут, в утробе недостроенной чугунной трубы, в тебя постепенно проникает давно забытое ощущение — гордости. Гордости — за людей, которые позволили себе такое. Кто-то ведь придумал, создал в голове все это, а потом сказал: “А давайте сделаем вот так! Построим город под землей! Сможем?” И ему ответили: “Сможем!” И вот прорубаются шахты, раздвигаются толщи земли, обуздываются воды, и подземные реки поворачиваются вспять. И вопреки силам природы создается чудо-город.

Может, я опоздал на полвека? Может быть, чувство гордости за всесильного человека — не современное чувство? Не знаю, но оно, вселившись в меня в недрах земли, еще долго не исчезало. И только много позже на смену ему в мозг отбойным молотком вонзилась мысль: всей этой исполинской мощи человека грозит полным забвением чья-то злая воля, готовая перечеркнуть усилия поколений, вынести метро приговор: “На вас нет денег ”.