Юрий Соловьев - В поисках смысла. Сборник статей

Напротив, «образное тело» характеризуется способностью младенца «воображать или рисовать в уме существование отсутствующих в данный момент объектов» [стр. 38]. То есть, «начиная с этого периода, образы решительно входят в сферу сознания, и… к концу второго года жизни ребенок может весьма точно воображать отсутствующие объекты и значит… формировать знание о том, что мир состоит из вещественных, неизменно существующих объектов, которые могут подвергаться всякого рода преобразованиям, сохраняя при этом свою тождественность» [стр. 40]. Иначе говоря, начиная с этого периода, ребенок учится запоминать те образы, которые в стадии «осевого тела» мог только воспринимать.

Свидетельством того, что в древности человек прошел те же стадии становления памяти, которые проходит ребенок, могут являться, как не странно, палеолитические наскальные изображения. По-видимому, возникновение наскальных изображений легче всего объяснить с психологической точки зрения как бессознательную потребность закрепления в рисунке образа, который, в стадии осевого тела, исчезает из восприятия. Возможно, именно реализация этой потребности и способствовала прогрессу в развитии памяти и переходу в стадию образного тела.

5

Для формирования детской психики характерно еще одно явление, имеющее прямые параллели с процессом формирования сознания у древнего человека. Это, столь характерное для мифологического сознания, одушевление материального мира, которое происходит на стадии развития языка. Эта стадия названа Кеном Уилбером «самостью членства (в культуре) – в том смысле, который вкладывал в этот термин Карлос Кастанеда» [стр. 46].

Пиаже объясняет это явление следующим образом: В течение ранних стадий (у ребенка – Ю.С.) мир и самость суть одно и то же; одно не отличается от другого (плеромические уроборические стадии). Но даже когда эти две категории становятся различными, вначале их очень тесная близость сохраняется: мир все еще сознателен и наполнен намерениями, самость все еще, так сказать, материальна. На каждом этапе процесса разделения оба они эволюционируют в смысле все большего расхождения, но у ребенка они никогда не разделяются полностью… На каждой стадии в концепции природы остается то, что можно было бы назвать «приверженностями», фрагментами внутреннего опыта, которые все еще тяготеют к внешнему миру» [стр. 40]. Так в ходе формирования речи и начала вербального мышления у ребенка происходит процесс одушевления материального мира.

А вот что мы находим у древних. Павсаний свидетельствует, что в Сикионе Зевсом считали каменную пирамиду, в городе Феспия воплощением Эроса был священный камень, а Плутарх рассказывает, что в Спарте особо чтили два соединенных перекладиной бревна: их принимали за неразлучных братьев Диоскуров – Кастора и Полидевка. То есть и каменная пирамида, и камень, и два бревна были для человека такими же одушевленными сущностями, как и он сам.

Не отделяя себя от природы, человек как бы одушевлял природу своими чувствами. Можно сказать, что по мере развертывания воспринимающего сознания он сам побывал сначала деревом, кустом, рекой или камнем, а затем и рыбой, змеем, птицей или коровой. Вот почему историю основания Афин предание возводит к змееногому Кекропу, Дафна превращается в лавр, а прекрасный юноша Нарцисс – в цветок; в даосских мифах Лао-Цзы рождается от падающей звезды, а император Яо – от красного дракона; предками племени аранда были человеко-вороны, а в мифах папуасов маринд-арим, записанных швейцарским этнографом Вирцем, рассказывается о сыне змеи, из головы которого выросла кокосовая пальма. Отсюда же такое широко распространенное среди диких народов явление, как тотемизм – то есть вера в происхождение рода от животного предка либо от природного явления.

Человек каждый раз как бы дает имя самому себе. Вначале он называет себя Хаосом, Землей, деревом и только потом – человеком. В «Субала упанишаде» прямо сказано, что Брахме, чтобы сотворить богов, риши, якшей, ракшасов, гандхарвов, деревенских и лесных жителей и скот, нужно было стать ими: «став богом, он сотворил богов; став риши – риши». Таким же способом (то есть становясь ими – Ю.С.) «он сотворил якшей, ракшасов, гандхарвов, деревенских и лесных жителей, скот» [2.1]. Отсюда глубинное тождество, которое в условиях мифологического сознания существует между человеком и явлением, человеком и именем явления, именем явления и самим явлением.

«Фон Берталанфи поясняет: никакого четкого различия между символом и обозначаемой вещью пока не делается. Следовательно, в каком-то смысле символ (то есть имя или какой-то иной образ) является вещью, и манипуляция с символическим образом – такая, как произнесение имени вещи в соответствующей церемонии (изображение зверей) дает власть над соответствующими объектами. У дикаря, младенца и регрессивного невротика существует масса ритуалов для осуществления подобного магического контроля» [стр. 49].

6

По мнению большинства современных психологов, главное значение языка в формировании вербального мышления у ребенка заключается в том, что последний впервые оказывается способным «выстраивать представление серии или последовательности событий, и таким образом начинает конструировать мир огромной временной протяженности» [стр. 51]. То есть «язык приносит с собой расширенную способность рисовать себе последовательность вещей и событий, которые непосредственно не представлены телесным органам чувств». По выражению Роберта Холла, «язык – это средство иметь дело с неявленным миром» [стр. 56].

Из этого следует, что «при помощи языка можно предвосхищать и планировать будущее и вести свою деятельность в настоящем с расчетом на завтра, иначе говоря, задерживать или контролировать телесные желания и активность в настоящем». То есть речь идет о «постепенном замещении простых реакций разрядки действиями. Достигается это за счет введения промежутка времени между стимулом и реакцией. Благодаря языку и его символическим временным структурам, человек может отсрочить незамедлительную и импульсивную разрядку простых биологических побуждений. Он уже не полностью подвластен инстинктивным требованиям, а способен до некоторой степени контролировать их» [там же].

Таким образом, если на стадии уробороса все реакции ребенка были полностью подчинены рефлексу, то на стадии формирования языка рефлекс отступает. Теперь реакции ребенка постепенно начинают подчиняться неким правилам, которые формируются у него под влиянием его социального окружения. Иначе говоря, у ребенка начинает формироваться мировоззрение.