Владимир Ратников - Идеальный гражданин

На комиссию не вызывали только таджика-наркоторгова и еще одного молодого парня по 228. Ч.2 (хранение наркотиков). Они заехали недавно, поэтому их очередь еще не настала. Этому молодому парню мы стали объяснять, как налаживать дорогу, показывали, как делать удочку. Когда тот уселся делать ее из листков бумаги, в камеру ворвался сотрудник администрации.

– Так, я Вас сразу предупреждаю, чтобы Вы не пытались наладить межкамерную связь! – сказал тот парню, видимо увидев по камере видеонаблюдения, что тот делает из листков подобие удочки. Изъять их сотрудник не мог, потому что это были материалы дела, не подлежащие изъятию, да и парень пока еще не успел скрепить эти листы.

Когда сотрудник ушел, парень все-таки обещал, что будет держать дорогу. К чему был этот приход сотрудника? То ли они просто проверяли парня, как он подчиняется приказам, чтобы знать в какую камеру его отправить. То ли рассчитывали, что он пока еще «не попал под дурное влияние» и можно подавить его волю к неповиновению.

Через некоторое время за нами зашли сотрудники, я собрал пожитки, свернул матрас и пошел вместе со всеми. Мы поднялись по лестнице на этаж выше и стояли возле закрытой двери. Пока мы ждали к нам подошли знакомые люди. Белорус, днровец, еще несколько человек, с частью из которых были знакомы мои сокамерники. Всех их также поднимали в камеры. Постепенно нас поднимали все выше и выше, и с каждым этажом от нашей группы оставалось все меньше и меньше. Было немного тяжело расставаться с теми с кем сдружился, но тюрьма это то место где нельзя привыкать к людям.

Наконец нас довели до последнего этажа, если не считать этаж с прогулочными двориками. От изначальной группы почти никого не осталось. И вот меня провели на этаж, раскрыли двери одной из камер.

– Какие у Вас статьи? – спросил сотрудник у заключенных.

– 105-ая «Убийство». – ответил один из сидевших.

Я зашел в камеру. Так начался новый этап. Всего в карантине «Водника» я провел восемь дней.

Личность каждого тесно связана с Отечеством:

Любим его, ибо любим себя

Н. М. Карамзин, российский историк и литератор

Как и учил меня белорус, я поздоровался, спросил, «людская ли камера?» (то есть сидят ли здесь порядочные арестанты или «шерсть»), кто смотрящий. Узнав, что попал я в людскую камеру и кто смотрящий, я спросил, где свободная кровать. С этим меня попросили подождать и пока отложить вещи в сторону. В камере, как и на карантине, была отдельная туалетная комнат, меня отвел туда молодой, накаченный парень по имени Саня. С первых минут меня встретили достаточно радушно, здоровались, представлялись. В туалете сидели двое, один косоглазый, коротко стриженный здоровяк – Виталя, на унитазе сидел темноволосый молодой парень, назвавшийся Никитой.

– Никита у нас грустный, не обращай внимания. – сказал Саня.

Вид у этого Никиты действительно был недовольный.

В туалете было накурено, довольно тесно вчетвером. Саня добродушно, но серьезно, начал расспрашивать меня.

– Ну давай, рассказывай, что за беда?

– 282, экстремизм. У нас была организация, проводили митинги, шествия, выступали против власти. Сам не стучал, заявлений ни на кого не писал. – рассказал я по алгоритму белоруса.

Саня выслушал меня и коротко описал, что да как.

– Ну смотри, первые три дня ты гость, к тебе никаких вопросов, никаких предъяв. Будем присматриваться к тебе. Отдыхай, пей чай, смотри телевизор. Если через три дня все будет нормально, то вольешься в коллектив. Стабильности тут сразу говорю, нет никакой. Я тут пять месяцев, но в любой момент могут перекинуть. Больше всех здесь смотрящий Джонни, уже восемь месяцев.

После инструктажа мы вышли из туалета. Свои сумки с вещами стал размещать под одну из кроватей, это было непросто из-за обилия чужих вещей. Я стал предлагать продукты, которые остались после передачки, на что мне сказали подождать. Поначалу я думал, что как на карантине все сразу схватятся за еду. Но оказалось по-другому. Люди сидели уже приличное время, еда у них в запасе, конечно же, была. Свою сумку с едой мне сказали поставить в специальный угол, где уже стояла куча пакетов с продуктами. Один из заключенных покопался в пакете, разбирая вещи, чтобы часть оставить в пакете, а часть убрать в холодильник.

Многие говорят, что очень волнуются, заходя в камеру, особенно впервые, честно говоря, у меня такого не было. Я чувствовал себя довольно спокойно. Меня усадили за стол, предложили кофе, бутерброды, а сами попросили мое постановление о заключении под стражу. Это нужно было, чтобы быстро записать в «Домовую книгу» и отправить по дороге. «Домовая книга» – это тетрадь, где записаны данные всех заехавших заключенных. В «домовые книги» могут быть занесены только данные, заехавших в камеру, могут быть сидящих на этаже, на корпусе или даже на всем СИЗО. «Домовые» бережно хранят, если надо передают по дороге. Плохо лежащую «домовую», обязательно изымут сотрудники. С помощью «домовых» можно узнать данные практически на любого заключенного. Таким образом, можно найти подельников или, например, узнать сидел ли человек порядочно или нет.

Ко мне подсел старый азербайджанец и начал разговор.

– Я вот хочу узнать, почему ты против Путина, что он тебе сделал? Я лично его поддерживаю.

– Он разворовывает страну, уровень коррупции в нашей стране один из самых высоких в мире. – отвечал я.

– Так ты скажи, он что лично у тебя что-то украл?

– Ну, можно сказать, что лично у меня. Например, из-за коррупции, я получаю стипендию, меньше, чем мог бы получать. Высокий уровень коррупции ведет к росту цен, налогов. Да даже если бы он лично у меня ни рубля не украл, все равно я не могу игнорировать несправедливость, которая господствует в стране.

– Натик, ну что ты к парню пристал? – окликнул его другой заключенный. – Он за идею борется, не бабушек же ему, как тебе обманывать.

– Ну все равно учти, – напоследок сказал Натик, – Тут все поддерживают власть. Это может дядя Дима тебя поймет, он вообще русских не любит. Но я считаю, что оппозиция хочет развалить страну.

На самом деле азербайджанец преувеличивал. Никто кроме него в камере не высказывался в поддержку действующей в России власти. Кому то было все равно, кто-то меня поддерживал, кто-то критиковал мою деятельность, но не из-за того, что мы якобы раскачиваем лодку, а потому что, я мол ломаю себе жизнь, вместо того, чтобы идти учиться и работать.

Камера была раза в два меньше карантина. Во время моего заезда там сидело 12 человек, включая меня. В отличие от карантина, в камере был холодильник и небольшой телевизор. В углу была сложена большая куча одеял, подушек, под которыми располагался склад с запасами продуктов и иных бытовых вещей.