Евгений Сатановский - Записные книжки дурака. Вариант посткоронавирусный, обезвреженный

Главное в этой жизни – вовремя умереть. Толстой и Чехов, к своей большой удаче, не дожили не только до Октябрьской революции, но и до Первой мировой войны. Не увидев одну из самых кровопролитных и бессмысленных боен в мировой истории, которая напрочь перечеркнула все прекраснодушные идеи графа-землепашца и под корень выбила бо́льшую часть героев доктора-литератора. Но главное, оба не успели ни единого слова сказать о новой власти. Поскольку они ее просто не застали, а представить себе такое не могли даже в страшном сне. В связи с чем и остались литературными классиками.

Толстой, по Ленину, как зеркало русской революции и, согласно тому же Ленину, главный мужик русской литературы. «Вишневый сад» и «Чайка» в каждом уважающем себя театре страны – СССР она называется или Российская Федерация, неважно. И отдельный театр – имени Чехова. Кстати, интересно, почему Толстому театра не досталось? Пьес не писал? Многотомные собрания сочинений. Неотъемлемое место в школьной программе. Камлания имен обоих и в каждом уважающем себя эмигрантском центре, и в каждом официальном советском и постсоветском представительстве за рубежом. Дни культуры и литературы их имени, олимпиады и сочинения, памятники и мемориальные доски из ценных, особо прочных материалов на всех объектах, с которыми оба соприкасались.

Опять же мемориальные усадьбы. Особенно потомкам Льва Толстого повезло с Ясной Поляной. Плюс преподавание в разведшколах всего мира – белоэмигранты постарались. Сакральный статус в мировой русистике и советологии, с которым может сравниться разве что Достоевский (почему – Б-г весть, причем во всех трех случаях). Горький и Маяковский, как их младшие современники, все успели увидеть своими глазами. Сказать, чтобы им это принесло много пользы, нельзя. «Буревестник революции» отсиживался-отсиживался на Капри – не отсиделся. Домой вернулся в почете и некоторое время жил в достатке и холе… до поры. Которая настала довольно скоро. После чего знаменитый густоусый профиль на собраниях сочинений и прочее мемориальное. Ну а Маяковский, с его буйным характером, сам застрелился. Тоже дело довольно темное, но чем кончилось – известно хорошо.

Такое впечатление, что от человека в этой жизни мало что зависит. Строишь дом. Сажаешь деревья. Лечишь, учишь, изобретаешь, пишешь картины или книги. Растишь детей и внуков. А потом прокатывается очередная война – и все в распыл. Или не война, а очередная смута. Причем хорошо еще, если ты сам и твоя семья остались в стороне от этого кошмара. Где-нибудь в глубокой провинции, которая отвалилась и осталась тихим маленьким государством на задворках Европы. А если нет? Жила-была Австро-Венгрия. И был в ней город Лемберг. Он же Львов. Ничем не хуже недалекого от него Кракова. Старинный. Торговый. С большим немецким, польским и еврейским населением – как и полагалось всякому крупному городу той поры, расположенному там, где он был расположен. И где теперь те евреи, немцы и поляки? Хотя в помянутом Кракове поляки вполне себе остались – в отличие от немцев и евреев. А в не столь отдаленной столичной Вене – немцы (без евреев, венгров и славян).

То есть единственное, что по-настоящему может человек, чтобы не попасть под каток истории, – вовремя продать свое, кровное. И отъехать в правильное место. Где больше не убивают друг друга в ежедневном режиме. Или еще не начали это делать. Хотя и тут никаких гарантий нет и быть не может. Бразилия, Аргентина, Чили – какие были страны! Плантации. Порты. Рудники. Газеты. Столичный шик бульваров, опер, ресторанов. Но что творилось там во времена военных хунт? Конечно, не оккупированная Европа времен Третьего рейха с его охотой на евреев и цыган. Но немногим лучше. Притом что наглая коррупция гражданских правительств и анархия социалистических экспериментов ни к чему, кроме путчей и военных переворотов, перемалывающих всякого, не к месту и не ко времени оказавшегося на пути армейских колонн гражданского шпака, привести не могли. И не приводили.

Было бы замечательно, если бы человек мог спокойно жить, работать, растить детей и им оставлять заработанное, не заботясь о том, что с ними будет после его ухода из жизни. И горя не знал бы. Оптимизм был бы, как у абхазских долгожителей. Истинное удовольствие жить так. Сохраняя и приумножая плоды разумного труда, как сказали бы классики марксизма-ленинизма. Которые, на свое счастье, не дожили до торжества своих идей. Поскольку Маркс и Энгельс оставили сей мир задолго до русского Октября 1917 года, китайского Большого Скачка и Красных Кхмеров. Да и Ленин… Окончание Гражданской войны Ильич застал. А коллективизацию, Большой террор и прочие радости того строя, который он гордо именовал социализмом, – нет. Очень повезло человеку. Лежит в Мавзолее – забальзамированный, и о судьбе его наследия и его тела до сих пор ссорятся и спорят. Хоронить? Не хоронить? Так и остался в истории вождем мирового пролетариата, что бы это ни значило…

Опять-таки Андрей Дмитриевич Сахаров. Он всю свою жизнь в зрелом возрасте бросил на алтарь служения делу справедливости и борьбы с режимом, который сам себя в конечном счете вскоре после его смерти и сожрал. Уйдя в лучший мир в декабре 1989-го, он не дожил не только до эйфории августа 1991-го, но и до всех последующих разочарований. Включая нынешние. Когда и на власти, и на оппозицию смотреть одинаково тошно. И мучает смутное подозрение, что все опять идет по кругу. Как справедливо все-таки говорили древние! Про то, что «после нас – хоть потоп». Тем более Шекспир туда же. Со своим «Что умереть? Уснуть!». Что сказали бы про события, последовавшие после их смерти, Сахаров, Высоцкий, Окуджава? И сказали бы что-либо? Или ушли во внутреннюю эмиграцию? А то и уехали – благо есть куда? При всех безобразиях хотя бы эта форточка не закрывается…

Без темноты не бывает света. Без ночи – дня. Без смерти – жизни. Хотя человеку, по его природе существу биологическому, положено любить именно жизнь. И за нее он цепляется, как может. Но природа со всеми ее инстинктами – только одна часть человека. Другая – социальная. Общественная. И как хотите еще ее назовите. В основе которой исторический опыт. Разумная трезвость ума. И понимание того, что человек невечен. Откуда все то, о чем мы говорим, пытаясь хоть что-то донести окружающим, – пока не очень мешают. А ведь не так давно мешали – и сильно. Ты только рот открой – тебя и укоротят. На голову, или просто срок припаяют – это как выйдет. С анекдотом или невинным вопросом насчет того, где обещанный коммунизм. И уж тем более с недозволенной цензурой писаниной.

Причем, судя по запалу новых бурбонов и кандидатов в сатрапы, очень многие из них с превеликой радостью эти времена вернули бы. Логично опираясь при этом на необходимость охраны морали, общественной нравственности, духовных скреп и опор, «традиционных ценностей» или одного лишь под этими ценностями понимаемого православия. Несколько охотнорядского, погромного типа – но тут уж как есть. Какие охранители, такие и ценности. Грудь колесом, щеки горят, глотки луженые, от желания порвать кого-нибудь за начальство аж подпрыгивают – ждут. Вдруг укажут кого? И вот тут они, конечно, постараются. А то в кадровом резерве пока выстоишь… Конечно, на теплое место пристроят, карьера пишется, стаж капает, статус растет. Но ощущение не то. Вот и ждут своего часа, вытягивая шею, выпучивая глаза и надрываясь от внутренней преданности. Не дай Б-г дождутся. Визгу будет… и полетят клочки по закоулочкам. Хотя тут еще большой вопрос чьи.