Array Сборник - Бессмертный полк Ленинграда

На Четвертой Советской, во дворике,
Перед первой блокадной зимой
Заклинаньем «скорики-морики»
Вырос кран с холодной водой.

Маме – семь. Фантазерке кажется,
Что труба проросла сама.
Весел смех. Но уже куражиться
Над людьми начала война.

Чудо было лишь в том единственно,
Что в блокадный шальной мороз,
В злую ночь беспросветно-льдистую,
Кран во дворике не замерз.

Без воды как без хлеба, может быть,
Даже хуже – совсем беда.
И путями смертельно-сложными
Доставалась другим вода.

Потянулись с ведром на саночках,
По ступенькам к Неве скользя.
Погибали так – мама-мамочка —
Всех и вспомнить уже нельзя.

Сколько сил сохранил, воистину
Скольких спас от тяжелых ран
Тот волшебный, увы, единственный
На десятки кварталов кран?!

Выжить в зиму помог холодную,
Но не сам же он впрямь пророс!
Кто же воду водопроводную
Людям вывел во двор – вопрос.

И по сей день мама не ведает,
Чудо кто сотворил из тех,
Не пришедших домой с Победою,
И молиться идет за всех.

Сколько бомб упало в блокаду,
Разрушенья неся и смерть?
Подсчитать это точно надо,
Только надо в виду иметь,
Что встречались средь них порою
Те, чья внутренность – подвиг тех,
Кто в Германии был с войною
Не согласен, и часто в цех
Приходя, рисковал отважно,
Чтоб смертельной беды запал
Не сработал.
Ах, если б каждый
Против смерти вот так вставал!..

Дом соседний был в роли штаба
Для домкома. Собранья шли,
Жизнь блокадную злую дабы
Чуть улучшить. Ведь феврали
Пред весной завывают круто,
Снег сгребать – леденеет дух.
Силы нет. Нет людей. Минута
Размышленья…
Вдруг сверху —
бух!

Сквозь разбитые перекрытья
Видят люди железный бок.
Эту бомбу остановить бы
Мог – единственно – русский Бог.
Председатель вдруг поднял руку:
– Все на месте. И бомба тут.
Не волнуйтесь! – сказал с испугу.
Позже – шуткою назовут.

Смерти с жизнью тонка межа:
Бомба встала меж досок прочно,
Продырявив три этажа,
И саперы в дом едут срочно.
Посмотрели: чудней чудес —
Нет взрывателя в бомбе этой,
Но зато в ней записка есть,
А в записке – слова привета.
От германских рабочих дар,
От фашистов с приставкой «анти».

Вы, спасенные, взрыва жар
Не познавшие, тихо встаньте.
Кто-то там рисковал собой,
Чтобы здесь выживали чаще,
Чтоб давали порою сбой
Механизмы смертей разящих.

В том собранье была Анюта…
Что тут лишнее говорить?
Миновала ее минута
Лютой смерти – и надо жить.

Хорошо у горячей печки
Вечерком коротать часы:
Чайник дразнится паром млечным,
Тени тянут к углам усы…
Хорошо, если все спокойно,
Нет войны, и довольно дров,
И не кажется клей обойный
Угощеньем, и прочен кров…

Ну а если топить печурку
Вовсе нечем – тогда тоска:
Леденит одеяла шкурка,
Лед куржавится у виска…

А откуда дрова возьмутся?
Город каменный замолчал,
И метели над ним смеются,
Битых стекол дробя оскал.

Но меж каменных строгих зданий,
Что равняли холодный ряд,
Затесался дом деревянный —
Разберут его и спалят.
Целой улице счастье было —
Драгоценнейших дров запас!
И печурка зимой не стыла.
Дом погиб, но соседей спас.

Бревна, доски, щепа, фанера —
Все пошло, все пустили в ход.
Выживающих грела вера:
Дом отстроим, пора придет.
Станет он не таким, как раньше —
Крепче, выше, красивей стать.
О военных ночах без фальши
Будет многим напоминать.

Старый дом, принесенный в жертву,
Поглощенный в печах огнем,
Все горит в обожженных нервах,
Не забыть никогда о нем.

Но с растопкой не все так гладко…
Мама – с книжкой, ей восемь лет,
В книжке – бархатная закладка,
От фанеры в буржуйке – свет.

Вся согрелась, глаза смежила,
Книжка – на пол из тонких рук.
Сон приятный, уютный, милый…
Не будите!
Зачем вокруг
Все хлопочут, кричат, волнуясь,
Чуть открыла она глаза?
– Валя, Валечка, ты проснулась?! —
У Анюты бежит слеза
И лицо – побелевшей маской:
– Слава Господу, ты жива!
Угорела: фанера с краской…
Как ты, дочка?
– Мам, голова
Чуть болит, тяжела немного.
Дай мне книжку, хочу читать…
Смерть подкралась совсем к порогу,
Только чудом ушла опять.

Заглянула тогда соседка —
Запах в комнате, мол, «не тот»…
Так вниманье к другим нередко
От беды отведет – спасет…

На Суворовский загляну:
Серый дом привлечет вниманье:
Учреждение, а в войну
Размещался госпиталь в зданье.

Был обычным больничный быт,
Хоть блокадные дни летели.
Кто лишь ранен, а не убит —
Тот нуждается и в постели,
И во всяком белье другом,
А белье нуждается в стирке.
На Четвертой – с прачечной дом,
Там Анюта стирает, дырки
Залатает на простынях —
Вот и снова бельишко в деле.
Там в чугунных больших котлах
Греют воду, и можно в теле
Ощутить от нее тепло —
Вот и меньше одной заботой.
И Валюшке опять везло —
С мамой тащится на работу
И сидит, привалясь спиной
К чану теплому и читая.
Остается война – войной,
Но в согревшемся жизнь не тает.

В детской памяти след неярок,
Мы ходили туда не раз —
Навещала подруг-товарок
Баба Аня. И детских глаз
Впечатленье храню и я:
Были прачечной мрачны своды,
Загляну, испуг затая, —
Пар над чаном с водою…
Годы
Быстро движутся, унося
Постаревших военных прачек.
Дом снесен, а забыть нельзя —
Вехой жизненной обозначен.

Книги – ладные корабли,
Уносящие в мир чудесный
От блокадной больной земли.
Не последнее в жизни место
Занимали у Вали вы.
Хоть и было книг очень мало,
В днях не сгинула болевых,
Потому что взахлеб читала.

Помогали укрыться ей
От бомбежек стихи и сказки.
Среди самых голодных дней
Как диковинные салазки,
Ускоряясь с крутой горы,
Уносили ее далеко,
Открывая пути в миры,
Где живет чудак Верлиока,
Где Марийка бежит домой,
Не боясь по пути обстрела,
Где царевич Иван – герой —
Лишь за правое бьется дело.
Там всегда погибает Змей,
Что напал на родные рощи.
В книжках пишется для детей
Все, как в жизни, но ярче, проще:
Без жестоких наплывов зла
И без ненависти-отравы
Будет наша Земля светла —
Книги лучшие в этом правы.